Ужасно высокий. Элен хоть и на каблуках чувствовала, что он нависает над ней, что вся личность Ройлотта подавляет ее, даже при том, что и он и не думал дотрагиваться, во всяком случае пока, и говорил цивильным, ровным голосом – в тихой ярости этому человеку достаточно было смотреть для того, чтобы подавлять. Она никогда не видела его разъяренным настолько, за время, что они пытались жить семьей, нужно отдать Ройлотту честь, он даже не ссорился со своей женой, но Элен только сейчас поняла, что сбывался кошмар каждой падчерицы, что из замены родителю рано или поздно, но вот наконец вылезло все самое страшное, самый кошмар, в котором их обычно подозревают.
У нее бешено колотилось сердце, а дрожь в руках она унимала лишь сжимая свой смартфон изо всех сил, на котором под действием того же страха и адреналина успела ткнуть запись звука. Элен очень остро именно сейчас ощущала свое одиночество. Не то что никого не было, кто мог бы оказаться рядом и поддержать морально и физически – не было даже человека, к кому прибежать и нажаловаться на плохого дяденьку. Не было отца, не было матери, не было сестры. Да что там, сейчас подошли бы даже Макалистер или Нортон, но в коридоре больше никого, никого не было, и до стены, в которую жертва в ужасе вжимается спиной, всего шаг.

Элен подняла взгляд с галстука Ройлотта на его лицо. Ее взгляд оставался пустым, даже страх в нем прятался за безразличие, а главное – злость, настоящую, полноценную злость. Нужно было только в который раз осознать, как долго и скрупулезно ее отчим вел эту игру, как устранял одного члена ее семьи за другим, чтобы по-настоящему ненавидеть. Дрожь в голосе была двумя крайностями сразу – страхом за собственную шкуру и желанием наманикюренными коготками вцепиться в горло ровно там, куда она только что смотрела, находя взглядом сонные артерии.

–... Я повторяю, было бы гораздо лучше, если бы ты проявила благоразумие, – Ройлотт разорялся не первую минуту о том, как напрасно Элен разворошила закрытое дело. Начал он издалека, с того, как такая публичность вредит покою семьи, и облику, а так же стоимости их фирмы, как она, Элен, самолично возвращает им тот кошмар, что устраивали журналисты, как его, Ройлотта, оскорбляет его недоверие, и эти игры втихую, как ей было бы лучше не ссориться с ним.

– В чем, по вашему, мое неблагоразумие? – сама Элен, как в зале суда, держалась от него подальше не физически, так голосом, холодными, отсутствующими интонациями, – Разве не в наших интересах торжество правосудия и справедливости?
Ройлотт наклонился ниже, и Элен могла бы поклясться, что краем глаза увидела, как его рука дрогнула и сжалась в кулак.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, и если ты продолжишь лезть не в свое дело..., – на этот раз его ярость натолкнулась на ярость Элен, когда она не выдержала, и перебила его, пусть и таким же цивильным, негромким голосом.
– Моя сестра убита. Это мое дело.

Ройлотт выпрямился. Его глаза сощурились в две полыхающие темнотой щели, и он сделал еще шаг вперед, не то что врываясь в личное пространство, а занимая его полностью.
– Поверь мне, дорогая, очень скоро судьба твоей сестры покажется тебе легкой.

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-16 11:21:47)

Элен жалела, что она не в той эпохе и не из тех женщин, кто падает в обморок. "Лишается  чувств", стоит только накалу ситуации превысить средний уровень. Удобно. Чуть что – раз, красивый взмах руками, и можно избежать любой конфронтации, а потом проснуться в собственной постели и следующие пару недель, а то и месяцев, принимать капли и побольше гулять по ухоженному саду, и чтобы никаких раздражителей. Однако, сейчас это не срабатывало, даже сам обморок. Сознание Элен оставалось удручающе ясным, даже ноги не подкашивались, готовые отступать и бежать.

Правда, даже адреналин не то чтобы слишком помогал в том, чего от нее требовал появившийся Макалистер. Элен не крутой тайный шпион, и даже не посредственная актриса. Сейчас она чуть ли не весь свой талант притворства бросила на одно только то, чтобы не измениться в лице, когда за спиной Ройлотта замаячил адвокат. Больше всего хотелось, в лучших традициях, добежать и расплакаться. И лишиться чувств, и вот это все, а сознание все не покидало, и теперь ответные реплики вместо отчаянной импровизации пытались выстроиться в срочно набросанный план, просчитывать которых Элен тоже не умела. Хоть присутствие сторонника и успокаивало, ответственность за то, чтобы теперь все сказать и спровоцировать правильно, ужасно давила.

– И что же еще вы сделаете? – в любом случае, голос Элен по прежнему подрагивал от страха, злости, и бессилия, потому что ну не получилось бы у нее самой задушить Ройлотта, и придется волочь его под суд самым обычным, цивилизованным путем, – Убьете меня, как убили мою сестру? Не покажется ли это подозрительным?

Ройлотт не был нормальным человеком. Его самоуверенность и проложили ему дорогу в эту семью, остатки которой сейчас смотрели на него одновременно с гневом и ужасом, и напрочь отбили осторожность, когда из препятствий осталась только женщина, которую он мог бы прихлопнуть одной рукой, чуть ли не буквально.

– Если потребуется. Не лезла бы твоя сестра не в свое дело, была бы жива. Извлеки хоть какой-то урок из ее смерти, иначе трагические совпадения одной семьи догонят и тебя.

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-19 01:43:08)

За время разговора они действительно мало шевелились, Ройлотт лишь встал поближе, что делало его перед глазами Элен еще крупнее и выше.  Им не о чем больше было говорить, его задачей было, вероятно, запугать Элен. Возможно, в том и был план. Ввести ее в паранойю, чтобы сама отказалась от своей части дохода. Может, он не учел, что она будет искать адвоката, или учел, но был уверен, что сам не наследил с убийством, а остальное – плачевное состояние дел в фирме, и повторяющиеся трагедии в одной семье – было лишь чередой совпадений, но для прямого доказательства их не хватало. Он, определенно, был преступником, имевшим представление о слабых сторонах закона, и располагающим достаточно широкими возможностями.

Может, и ответ в этом? Может, надо пойти напролом?
Сейчас Элен не боялась, что он убьет ее на месте. Оружия при нем нет, а не в этом коридоре, так в ближайшем, найдутся камеры, которые покажут, что они вдвоем были здесь в такое-то время, и до этих камер Ройлотту так просто не добраться. Так странно было рассуждать о ситуации "на случай собственной смерти". Это даже не оформление завещания, это готовность слечь за благую идею, вот прямо здесь же. Все как Нортон и хотел, чтобы она проявила эту треклятую храбрость до последнего, за дело ее отца, которое после ее смерти не воскресит его самого, и не принесет никому никакой радости.
Умирать очень страшно. И Элен очень старалась убедить себя, что Ройлотт не станет накладывать на нее руки здесь.

– Ты этого даже не скрываешь уже, – можно было попробовать изобразить удивление и причитание, вдруг сработает, – Ты даже не скрываешь, что ты убил ее... – пробормотала Элен, вскидывая руки к груди, вроде бы закрываясь и защищаясь, но помня, что так и телефон держит повыше. Сделала она это очень кстати, Ройлотт стервятником наклонился ниже, к самому ее уху. Похоже, ему нравилось, когда его боялись, это его пьянило.

– Убил твою сестру, и убью тебя, если потребуется. Найми хоть всех адвокатов Лондона. Ты просто не успеешь ничего доказать, если не будешь хорошей девочкой.

Замерший было мир снова пришло в движение. Выдохнули как будто сами стены, тишина коридора перестала быть давящей, хотя бы потому, что перестала быть тишиной: наполнилась шорохом мантий, звуками голосов, шагами и возмущением Ройлотта. Все злодеи почему-то очень удивляются, что кто-то мог их перехитрить, или воспользоваться их же собственной пагубной самоуверенностью.
Макалистер подошел к Элен, и та опустила руки. Ткнула в экран телефона, заканчивая запись, сразу же сохранила понадежнее файл, и отправила обоим адвокатам. Мало ли. У нее немного сбилось дыхание, ну или это теперь, когда подступило облегчение, она старалась дышать глубже просто чтобы прийти в себя.

– Вы не возражаете, если мы все обсудим завтра? – очень вежливо произнесла она, хоть Макалистер и был воодушевлен тем, как хорошо закончилось его дело, и на этом воодушевлении рисовал радужные картины светлого будущего, пусть и совершенно серьезным тоном. Элен же нудно было перевести дух. Идеально, опять же, было бы рухнуть в обморок, но ей определенно не хватало для этого даже отдаленных благородных корней. Почему-то стало зябко. Может, адреналин спадал, или еще что, но она все равно жалась сама в себе, и у нее было отчетливое ощущение, что она, кажется, не хочет никого видеть, и не хочет оставаться одна.
Хотелось на ручки. К родителям. Или уткнуться в сестру. Ройлотта задержали, но их уже ничто не вернет, и несмотря на торжество справедливости, одиночество осталось таким обостренным.

– Я схожу на свежий воздух, – так же вежливо отпросилась Элен, а почти выйдя из коридора, поняла, что нужна еще базовая мелочь, и теперь ближайшим, к кому обратиться, был Нортон, – Простите, здесь можно где-то достать бутылку воды?

– Спасибо, – Элен кивнула в ответ на протянутую бутылочку.
Конечно, она бы предпочла, чтобы ее отправили в ближайшую кофейню, или хоть супермаркет. Чтобы среди людей, но ее никто не трогал, чтобы хоть как-то осуществить это жаление быть и не быть одной одновременно. Посидеть с водой или кофе, или погулять по рядам продуктов, заставляя себя думать о том, чего хочется на обед или ужин, как-то... Забыться. Она этого не знала, но случись все именно так, она бы и в кофейне сидела, пялясь в пространство перед собой, пока перед ней не остыл бы ее латте, и в магазине замерла бы где-то в отделе печенья или мороженого, невидящим взглядом рассматривая упаковки, пока ею в итоге не заинтересовался бы охранник.
Сейчас хоть был повод храбриться и делать вид, что ничего такого не произошло. Не будет же она впадать в апатию перед Нортоном, или в слезы. Он обещал судье, что встреча займет пять минут, значит, Элен должна занять пять минут, а потом она может впадать в апатию, где ей будет угодно.

– Я в порядке, – убедительно заявила она, сделав пару глотков. После них это уже почти не было враньем. Что еще она могла ответить? Что ей все еще очень плохо, она все еще скучает по... всем, что никто не вернет ей прежнюю жизнь? Что все еще боится, параноит, что Ройлотт уже нанял людей устранить ее, чтобы не своими руками, и его арест их не остановит? Что как только процесс закончится, она даже со своими адвокатами больше не увидится, и от этого ей тоже смутно тяжело?
Все это касалось не Нортона, а ее психолога. Там она может лежать на стеганом диванчике и плакать за деньги. Занятому адвокату истерички незачем. Элен сделала еще пару глотков, это уже было половиной маленькой бутылочки.

– Спасибо, – наконец повторила она, теперь в более общем контексте, хотя на ее лице так ничего и не проступило. Вся мимика, вкупе с самоконтролем, уходила именно на то, чтобы сохранить все эмоции до того момента, как она никого не будет ими смущать. – Я могу помочь чем-то еще?
В конце концов, все еще далеко не закончилось. Да, Ройлотта повязали сейчас, но пока передадут дело другому судье, пока назначат дату процесса, пока он сам будет иметь право хранить молчание и звонить уже своему адвокату... Еще пойдет время, Элен еще будет выступать свидетельницей. И там ей тоже понадобится держать себя в руках. Это потом она сможет заняться фирмой, переехать, и... Жить. Возвращаться вечером с работы и...
Воображение на этом выдавало черный экран, но что-нибудь там нарисуется. Элен хотела верить, что она не станет себе вредить, а если станет, то сделает все быстро.

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-19 22:33:55)

Все это время Элен честно дожидалась на парковке, возле машины, которую помнила "в лицо". Внутри она не усаживалась, потому что при длительности их с Нортоном знакомства это все еще было бы как-то... Неловко, хоть она и понимала, что он выдал ей ключи не для того, чтобы она подержала их, пока он придет. Вот она и стояла. Сначала пыталась отвлечься на телефон, но как только поняла, что таращится в иконки приложений, не в состоянии выбрать и открыть одно, и раз за разом набирает код, чтобы разблокировать погасший экран, Элен подняла голову и таращилась теперь просто в холодный, техничный полумрак парковки.

Пока она так стояла, по ее щеке как-то неуверенно, будто заблудившись, сползла одинокая слезинка. Элен не плакала... Иногда бывает такое, что скатывается слеза будто бы без причины. Впрочем, может это было запоздалой реакцией на шок. Тогда она ненадолго пошевелилась. Подняла руку, поймала слезинку пальцем. Полноценно она не плакала вот уж сколько дней. Пока еще запасы слез не восстановились с тех пор, как произошло несчастье. Вытащив зеркальце, Элен проверила, не размазала ли слеза косметики под глазами. Совсем немного туши на нижнем веке, как раз была минутка все поправить салфеткой.

Лампы здесь реагировали на движение, и зажглись вновь, когда подошел адвокат.
Прежде, чем задать вопрос, Элен, тем не менее, безропотно уселась наконец вместе с ним. В прошлый раз было не так важно, и подсознательно она смутно догадывалась, куда они едут. А теперь могла предположить разве что самое элементарное – что он вызвался ее проводить.
– Если вы собираетесь отвезти меня обратно в отель – это очень мило с вашей стороны, но совершенно необязательно, – Элен взглянула на Нортона осторожно, потому что и обидеть не хотела, жест же невинный, и приятный, – Мне бы не хотелось вас задерживать.

Слова адвоката возымели в какой-то мере эффект пощечины, пусть это и была самая приятная из всех фигуральных пощечин. Однако, неожиданное намерение действительно заставило отвлечься, и сбило с накручивающей нервной мысли, хоть до настоящей истерики Элен было еще далеко. Она попыталась разглядеть здание, куда они заезжали, но разглядела лишь магазин роялей – не каких-нибудь, а настоящих Стейнвеев. Ну, так уверял сам магазин.

Элен не стала спорить, хотя бы потому, что первые несколько секунд не находила слов. Предложение было неожиданным, и явно не деловым, потому что все деловое предстояло обсуждать с Макалистером, и потом, вероятно, еще с каким-нибудь адвокатом, который станет заниматься передачей фирмы от Ройлотта во владение Элен, но то все намного позже, после судебного процесса. Конечно, Элен чувствовала, что Нортон в приятном расположении духа, но ей было странно, что он добровольно поставил себе задачу как будто бы устроить и ей такое настроение. Он не совсем чужой, но ведь и не обязан, и не сказать, чтобы близкий друг...
Они доехали как раз пока Элен рассуждала об этом обо всем, а там уже она так и не нашла, что возразить, и не бежать же ей из машины, как только припарковались, и откровенно отказываться было бы теперь неловко. Впрочем, она все еще не углядела, что дом жилой. В Лондоне полно ресторанов и кафе в любом районе, и Элен была убеждена, что с парковки они направятся к... К кафе, чтобы не слишком пафосно, но прилично и ухоженно, достаточно расслабленная, и не претенциозная атмосфера, как раз то, что нужно такому знакомству.

Велико же было ее удивление, когда адвокат сделал приглашающий жест в сторону лифта. Нет, все еще могло такое быть, что кафе окажется в самом здании, на верхнем этаже, например... Но и это предположение развеялось, как только за дверьми лифта оказалась хорошо освещенная, но, безусловно, лестничная площадка, ведущая к квартирам. Как любая женщина, Элен испытала привычную... Настороженность. Привычную не только ей, а большей части женского рода, представительниц которого внезапно приводят в берлогу. До сих пор Нортон не подавал неприятных признаков, и был настоящим джентльменом, но признаком был вот, сам факт того, что он привел ее в какую-то квартиру, а не общественное место. Впрочем, эта настороженность была приобретенным инстинктом, который не лезет на первый план, тем более, при уровне апатии Элен.

– Я думала, вы имели в виду ресторан, – наконец прокомментировала она, впрочем, без враждебности или опасения в голосе.

И снова Элен сперва молчала, перед тем как процокать каблуками по широким плиткам к предложенному месту, и устроиться на краешке высокого барного стула. Наверное, да, когда хотят споить и воспользоваться, то перед этим не затевается целая итальянская кухня, да так, солидно, с домашним соусом, а не из банки или порошка. Впрочем, всякое бывало. Может, Элен не хотелось подозревать Нортона, потому что он ей помогал, и был дружелюбен, и это дружелюбие все-таки не было типичной мужской взяткой, в обмен на которую предполагался секс. Элен не покидало ощущение, что если бы она все же настояла на том, что раздобудет себе обед сама, Годфри не стал бы в ответ злиться или обижаться, а понял бы правильно. Отчасти потому не было причины отказываться от щедрого жеста.

– Манипуляция обычно не предполагает того, чтобы в ней признавались, и объясняли действия, – отозвалась Элен, внимательно наблюдая за адвокатом. Просто потому, что на нем удобно было задержать взгляд, чтобы не впасть в свои мысли, да и, чего там, смотреть на него ей было еще и приятно. Как женщине приятно. Было что-то неуловимо выигрышное в том, как смотрелась на некоторых мужчинах хорошая рубашка с закатанными рукавами. Это тоже было таким рядом мыслей, которые Элен в последнее время очень редко посещали, и сейчас основательно отвлекали от всего произошедшего.
– Так что это еще вполне церемонно, – заключила она, и в уголке ее губ промелькнула тень улыбки.

Она огляделась еще раз. Когда только зашли – выхватывала взглядом общие черты, теперь же дала себе время обратить внимание на детали. Никакой женщины здесь, конечно, не могло быть, кроме, скажем, тихой немолодой иммигрантки, матери двоих детей, с сильным акцентом, приходившей делать основательную уборку раз в неделю, чаще не требовалось, потому что Нортон и сам не плодил вокруг себя бардака. О мужчине больше говорит ванная, конечно, но по гостиной и кухне тоже можно судить достаточно смело, в том числе по брошенному пиджаку. Это было мужское жилище, но не холостяцкая берлога. Большая разница. Возможно, женщина здесь и бывала, пару раз в неделю, потому что у обоих плотный график.

– И кстати, я бы даже выпила, если у вас есть вино, – ровно произнесла Элен, – Я не собираюсь спиваться, но я бы заказала и в ресторане, – поспешила добавить она, чтобы неправильное впечатление не создалось теперь у Нортона, – Сегодня, как мне кажется, мы заслужили.

Элен точно знала, что ее потребление не выходит за рамки того, что нельзя считать предосудитльным. Она панически боялась впасть в зависимость, потому никогда и не трогала ничего серьезнее качественного алкоголя, и точно знала свою норму, то есть нормы – для ужина в одиночку, для долгой посиделки в компании, и для большой трапезы из трех блюд, и соблюдала эти нормы даже в психически тяжелое время, потому что понимала, насколько легче впасть в зависимость в таком состоянии.

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-24 13:40:42)

Элен тоже вздыхала о таком много. Каждый раз, как приходилось вспоминать о том, как офисы требуют от женщин носить обувь, в которой невероятно сложно избежать преследования. Каждый раз, как над собственным напитком в баре приходилось сидеть коршуном, и ни о каком расслаблении не шло речи, потому что таблетки подбрасывают с ювелирным мастерством. Каждый раз, как кто-то из знакомых рассказывал о том, как мужчина преследовал ее по подземке, и отказывался понимать отказ. Женщины росли в мире, который постоянно им напоминал, что нормальное поведение и вежливое обращение для мужчин – это подвиг, за который их нужно благодарить. Доверять было очень сложно, но очень хотелось доверять хотя бы Нортону.

– У меня не было выбора, – пожала плечами Элен в ответ на похвалу, соскользнула со своего места и подошла к шкафу. Ей не нужно было воображать, как бы все произошло, отвлекись она на появившихся адвокатом слишком явно. Нет, все бы поняли. От напуганной одинокой женщины все ожидают того, что не выдержит сложной миссии и побежит прятаться у нормальных защитников, у мужчин, впрочем, она повела себя так, как повела, не назло и не для самореализации, а просто потому, что на самом деле нашла в себе те силы. Никто не стал бы ее упрекать, но такой поворот событий изрядно усложнил бы работу адвокатам, и усилил бы угрозу ее собственной жизни. Ройлотт мог поторопиться с исполнением приговора, оказавшись так близко к провалу. Зачем теперь об этом думать...
Элен присела и стала разглядывать этикетки, впрочем, ее озадачивал уже тот факт, что все бутылки были шкафу, не в холоде.

– У вас не найдется белого? – она взглянула не без извинения во взгляде, и осторожно указала в сторону холодильника, этим жестом спрашивая, можно ли ей открыть. Получив разрешение, внутри она нашла еще две бутылки. Розового, конечно, не было, оно даже не во всех ресторанах бывает, но все равно одно оказалось приличным альбариньо. Элен дерзнула предположить, что Нортон хранит бокалы очень логично – прямо над тем шкафом, где были вина, и оказалась права. Затем она так же самостоятельно отыскала штопор, и еще минуту спустя налила им по бокалу. Один оставила для Нортона на столешнице, где он занимался соусом, а со своим вернулась на высокий стул, как птичка не жердочку.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она, и обратила внимание на отложенный сверток, – Я натру сыр.

Как только они уселись, ровно мгновение длилась эта неловкость, когда за столом нужно делать какие-то еще движения, кроме тех, которые предполагает ресторан. В ресторане нужно сидеть, помнить о локтях, красиво держать бокал или стакан с водой. Затем отклониться, когда поставят тарелку, взяться за приборы, есть. Домашняя же трапеза обязывала вот так, усесться, и накладывать. Как-то без слов объявить, что да, вот начался ужин. Нужно кому-то проявить отвагу потянуться к общей миске и начать раскладывать, и не столкнуться с другим человеком руками. Особенно с учетом, что это не закадычная компания, которая под шумный разговор тянется к блюду острых крылышек или ребрышек, истекающих соусом барбекю, нет, это трапеза с человеком, статус отношений с которым вышел за предел деловых, но как будто еще не был дружбой.

Элен нашла в себе смелость, и потянулась к деревянным сервировочным ложке и вилке в миске. Положила сначала Нортону, почему-то лихорадочно пытаясь вспомнить официальный этикет, кто и кому должен накладывать сначала. Вспоминались только смутные правила из школьных времен, что сначала надо предложить соседу справа, кажется. Впрочем, успокаивало то, что адвокат едва ли сам помнит все тонкости, а если помнит, то тактично простит их несоблюдение женщине в переживаниях. Положив пасты ему, она положила себе. Не как птичке, повежливее. Опьяненная успехом, что их руки до сих пор не столкнулись, она взялась за сыр и терку.

Натирала она сыр сосредоточенно, чтобы падал ровно в середину гнездышка из пасты, и чтобы не пропустить, когда Нортон благодарностью обозначит, что достаточно. Затем натерла сыра себе. То, что они молчали, и не было музыки, как в ресторане, ничуть не спасало, но Элен больше не знала, о чем говорить. Она наконец отложила терку и оставшийся сыр на тарелку рядом, взглянула на адвоката, дернула уголками губ. Можно было приступать, и это надо было как-то обозначить. Нортон рассчитал правильно. Аппетита Элен не чувствовала, но сейчас есть заставляла вежливость. И паста была достаточно неудобной для того, чтобы сосредоточить все внимание на том, как бы есть поаккуратнее.

– Очень вкусно, – Элен снова дернула уголками губ, как прожевала, и сделала глоток вина. Она ненадолго отвела взгляд, будто собираясь с духом, потом тихо положила вилку, и вновь посмотрела на Нортона, – Могу я спросить... Зачем вы это делаете? Почему вам так важно было меня накормить?

Как будто удовлетворившись, хотя бы на время, этим ответом, Элен молча вернулась к еде. Клевала она может и маленькими кусочками, но вежливость не позволила бы ей оставить в тарелке большую половину. Она до сих пор старалась честно нормально обедать. С переменным успехом, но психолог настаивал, что это необходимо для борьбы с депрессией, иметь рутину заботы о себе, и не запускать. И побольше овощей. Вспомнив об этом, Элен потянулась за салатом. И вот так же ей в этот период жизни было необходимо держать в голове элементарные мелочи – принимать душ, чистить зубы, надевать чистую одежду, потому что это отгоняло тяжесть, которая так и норовила опуститься сверху и вдавить в постель на весь день, на неделю, на месяц, зарости в собственной печали, дать ей поглотить себя в буквальном смысле, отвергнуть жизнь может не фатально, не с помощью самоубийства, а вот так, на уровне базовых потребностей. Элен проявляла старательность. И сейчас, и вообще. Помнила даже про макияж и каблуки. И съесть весь салат.

Интересно, в ресторане они сидели бы так же? Она – отвлекаясь на какие-то безрадостные мысли, или на Нортона, а он бы наблюдал, как больничная сиделка, чтобы она не игнорировала тарелку? Или они бы о чем-то еще говорили? О еде, о том гипотетическом ресторане или кафе, о другом ресторане, о любимой кухне, это если не о деле? Или все же они бы так же молчали, неловко и отчужденно?
Впрочем... В ресторане Элен не увидела бы Нортона с закатанными рукавами. Одно это было доводом в пользу такого обеда. Подумав, что она почему-то сейчас о таком думает, Элен носом выдохнула усмешку, постаравшись скрыть ее поднесенной ко рту вилкой.

Затем она снова подняла взгляд.
– Вы говорите, мне не стоит предавать этому значения, – не то чтобы она рвалась это делать, предавать значение, логичный первый испуг, тот, который она испытала, уловив, что они идут к нему домой, уже прошел, – И в то же время говорите, что это... Был достаточный повод для вас. Вы уголовный адвокат, я уверена, у вас много клиентов в расстроенных чувствах и даже в более тяжелых положениях, чем я, так вы всех так ободряете, домашними обедами?

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-27 17:52:45)

Когда хоть немного развивался хоть какой-то разговор, есть было легче. Заполнять каким-то действием паузы, или очередь собеседника. В тишине Элен скорее бы ушла в себя, погрузилась в печальные мысли, доклевала бы салат, да и попросилась бы обратно, в отель, или извинилась и вызвала такси, чтобы не беспокоить Нортона лишней поездкой, раз уж у него редкий свободный вечер. А так она справлялась с едой лучше. Это психолог тоже советовал – бывать среди людей, в компании, но с привычными знакомыми было почему-то тяжелее, они все слишком активно переживали, и в то же время смерть Джулии не была для них настолько же травматичной. Все же, Элен потеряла близнеца. Может, ей просто не хотелось больше сожалеть, вспоминать, а для этого малознакомое общество подходило как будто немного лучше. Тем более, что вот, у них складывается общение.

Сама Элен не сочла бы свои вопросы флиртом – она правда не ожидала подобного обращения. Заботливого, но так, очень умеренно заботливого. Нортон не пытался откровенно ее утешать, но будто бы знал, что терапевт прописал ей именно все это – еду, компанию, отвлеченные разговоры, и теперь выполнял назначенную процедуру. Приятно, но в том и было дело, что Элен не чувствовала в этом какого-то его корыстного интереса, даже если он был. Это тоже было странно. Чем она и объяснила свои вопросы.

– Потому что адвокаты обычно так не делают, – она пожала плечами, – Значит, или вы особенный, или я, или мы оба.
Не то чтобы она знала многих адвокатов. Будучи взрослой, но еще сравнительно молодой, ей приходилось иметь дело лишь с адвокатами Ройлотта, по случаю смерти матери, затем сестры, а позже – вот, Нортон и Макалистер. Однако, здравый смысл подсказывал, что сегодняшняя ситуация была редкой даже для адвокатских сериалов и фильмов.

Элен вдруг улыбнулась. Полноценно.
– Мне кажется, вы трудоголик. Как только мы закончим, вы все равно вернетесь к делу, даже если устроитесь с компьютером и вином на диване, – в ее интонациях не было недовольства, скорее она продолжала начатую ими обоими шутку, – Едва ли вы отправитесь на пробежку или в кино.

Отредактировано Helen Stoner (2017-03-28 20:21:44)

– Когда снимаете парик, или реже? – Элен издала смешок, которым обозначила, что ее колючий вопрос всего лишь риторический и вообще шутка.
Она тоже не чувствовала себя особенной. Им с сестрой иногда говорили, мол "история Золушки", только тут двух за раз. Были обычным семейством, которое продолжало бы вести эту размеренную, далекую от трагических возбуждений жизнь среднего класса, а стали вроде дебютантками и звездочками, только не сумели правильно ими быть. Их не научили. Вот они и не рвались ни на эстраду, ни в киноиндустрию, ни в мир моды. Совершенно ничего особенного. Обычные английские барышни, на которых статус сначала свалился, и которые потом не нашли, что с ним предпринять, и не были на виду. Остались вроде неприметным средним классом, только с более широкими возможностями.
Ну вот и чем это все закончилось...

Элен обратила внимание, что в ходе разговора аж почти все доела. Доклевала салат, но и пасты оставалось еще всего раз намотать на вилку. Вино приятно расслабляло, и очень неплохо сочеталось с едой. Если бы она прислушивалась к себе, то услышала бы там внезапное обнаружение, что в отель можно не рваться. Что можно пополнить бокалы, и просто еще посидеть, вот за такими разговорами, которые не имеют значения, ни к чему не ведут, с человеком, который не совсем знаком. Наверное, организм все же не хотел возвращаться к печали. Обращал внимание, насколько легче хоть ненадолго эту печаль отложить. Как помогает с этим ощущение выполненного долга, восстановленной справедливости. Семьи не вернешь, но скрутить того, кто ее отнял – это наименьшее, что можно было сделать. И сейчас, когда было вино, горячая комфортная еда, и улыбка Нортона через стол, в голове наконец стало укладываться, что жизнь продолжается. Печаль не кончилась. Трагедия осталась трагедией. Но теперь печаль хоть и занимала тот же объем пространства в голове, но будто отступила с переднего плана. Сознанию и телу очень хотелось думать не о смерти, не о роке судьбы, а вот... Сосредоточиться на ничего не значащей беседе.

Осмыслив слова адвоката, Элен теперь взглянула на него удивленно.
– То есть убедить вас на пробежку или кино? – уточнила она, – Или когда вы все-таки позволяете себе свободное время, у вас другие любимые виды отдыха?

– Вы хотите пойти со мной? – вновь переспросила Элен. Нет, приглашение само собой не было чем-то из ряда вон в ее жизни, пусть ее образ жизни и предполагал, что приглашают ее меньше, чем ту же сестру, к примеру, но ее образ жизни следовал из ее характера и она была вполне довольна таким положением дел.
Теперь же на ее глазах как-то очень стремительно таяла граница между их шутливым разговором с вопросами, на которые Нортон мог с легким сердцем соврать или не отвечать, потому что его свободное время совершенно не касалось клиентки его коллеги, и он мог не принимать вызова, потому Элен толком не брала его на слабо, а просто... Поддерживала разговор и старалась поддерживать себя в этом легком и непринужденном настроении.

Однако приглашение, настоящее, уже не просто на домашний обед, а и внезапное продолжение вечера, было необязательным, еще более странным для адвоката, даже если понятно, что и в этом жесте нет ничего такого. И тем не менее, Нортон мог отмахнуться от вопроса о свободном времени любой правдой или ложью, и свернуть к следующей теме, однако он упорно продолжал начатое, и теперь выглядело, будто Элен почти напрашивалась. Элен не напрашивалась. Она не думала, что напрашивается, хоть общество Нортона и не было ей неприятно, она просто вообще не думала в сторону того, уместно или нет ей будет проводить с ним еще какое-то время. Уместно ли ей в ее нынешнем состоянии обедать с ним. Идти в кино. Продолжать непринужденный разговор. Как будто такие мелкие события не вписывались в ее план по печали.

– Нет – ответила она, чтобы пауза не висела слишком долго, – Я в последнее время совсем не следила за тем, что выходит.
По понятным причинам. Немного растерявшись от направления, которое принял разговор, Элен сделала еще глоток вина, и попыталась собраться с мыслями. Вновь улыбнулась.
– Но если вы настроены на спонтанные решения касаемо отдыха, то всегда можно пойти и принять решение на месте.