То, что Элен начинала терять терпение, выражалось в последнее время исключительно в ее взгляде, который становился все более и более холодным, по мере того, как одна минута протекала сквозь пальцы за другой, а женщина за стойкой никак не могла дозвониться, наверное, ни до одного из адвокатов. В большой и успешной фирме, где их работало много. При том, что Элен спросила любого.
Спросила, и теперь просто стояла, невозмутимо и ровно, глядя прямо на секретаршу холодным, исстрадавшимся взглядом, но не произнося не слова, не переминалась с ноги на ноги на ногу, не барабанила пальцами по столешнице, выполненной под камень – на таких шикарно звучат нетерпеливые женские ноготки.
Элен просто стояла и смотрела, сложив руки перед собой, почти не моргая, хотя этим мертвым бесцветным взглядом она буравила даже не секретаршу, а собственные мысли. Трудно было объяснить даже самой себе, почему она пришла сюда сегодня. Знала – зачем, но не знала, почему ей понадобилась эта консультация. Пытаясь анализировать так, как это делал бы психолог, Элан предположила самое банальное – может, ей просто хотелось поговорить. Ей стало не с кем разговаривать. Из ее жизни исчезла сестра, с которой они могли разговаривать ночи напролет, о самом сокровенном, обо всем, что беспокоит, насколько бы смешным или нелепым ни был повод.
Теперь сестры нет. И матери нет. И отца нет. Все они пронеслись перед взглядом Элен, но вместо того, чтобы вызвать слезы, они вызывали злость. Слез не осталось. А злость, должно быть, секретарша приняла на свой счет. У Элен в последнее время не оставалось сил как-то реагировать на промедление. Ведь она была нормальным человеком, понимала, что вот, сидящая у нее на виду секретарша тоже просто делает свою работу, и не может силком за ухо притащить к ней адвоката, как нашкодившего школьника. Потому и названивает, пытаясь как-то рулить ситуацию, не обладая при этом полноценным правом что–либо рулить. Вот только сил выглядеть понимающей, дружелюбной, и терпеливой у Элен тоже не было. Она смотрела в пространство перед собой, тихо тосковала, и перед ее глазами все люди, которых она любила, умирали повторно, вот уж не первый раз по кругу, и в ушах звучал отчаянный голос, повторяющий, что не виноват. А слез все не было и не было, она все выплакала, а когда и утешить становится некому, то и плакать как-то незачем.
Слезы – это крик тела о боли моральной, необходимость привлечь внимание того, кому было бы небезразлично, сигнал о недостатке поддержки. Когда на него никто не отзывается, зачем тратить ресурс?.. Тем более, что раз в неделю она платит человеку, который за эти деньги будет выслушивать ее всхлипы и объяснять их, объяснять, что она грустит по тем, кого любила.
Элен услышала, как за спиной звякнул лифт, как с мягким скользящим гулом открылись двери. Она дернула головой лишь когда подошедший к стойке человек обернулся к ней. При том, что она была погружена в себя, Элен все же не совсем отключилась из реальности, и догадалась, кто мог спрашивать эту же самую секретаршу о сообщениях.
– Добрый день, – произнесла она так же бесцветно, как смотрела, – Вероятно, можете, если вы работаете здесь. Я только хотела поговорить с кем-нибудь из адвокатов. Эта фирма когда-то работала с моим отцом. Я заплачу, сколько скажете. И не займу много времени.
После того, как повторное замужество матери вывело их в новый свет, Элен быстро усвоила, что именно имеет значение для таких людей в костюмах. Время и деньги. Их надо предлагать сразу правильными дозами, главное, не перепутать, чего много, а чего мало. Потом Элен предпочла прибегнуть к покладистости сразу. Ей ничего не было нужно, кроме консультации, и она правда не собиралась отвлекать серьезных людей от их серьезных дел, ее уже учили ценить чужую важную работу.[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:19:18)

Перед Элен поставили стакан воды с пузырьками. На самой поверхности звонко плавали кубики льда, и половинка ломтика лимона. Еще слышалось тихое шипение от стакана – для нее открыли свежую бутылку. Элен просила воду, всегда и везде, чтобы была возможность спрятать лицо, делая глоток, но ни кофе, ни чай, не лезли в последнее время в горло. Они остывали, а потом, когда глоток все же хотелось сделать, пить приходилось холодное. Обидно. Вода надежнее.
Подняв голову, Элен оглядела адвоката Годфри Нортона. Он очень вписывался в полированную, лощеную обстановку своего кабинета, да и всего здания. Здесь было много стекла, чтобы видно, как люди работают, со вкусом обставленные интерьеры. На нем был красивый костюм. Не просто хороший, а красивый. Со своей стороны Элен мало что могла высматривать в новом знакомом. Чтобы определить, насколько он может быть ей полезен, ей следовало бы лучше понимать дела фирмы своей семьи, и иметь какое-то представление о качестве адвоката. Потому она и не просила ничего больше одной консультации, с кем угодно, кто просто сказал бы ей, был ли прецеденты или нет, смешна она в своих подозрениях с точки зрения закона, или отсутствие доказательств еще не определяет отсутствие преступления. Впрочем, даже если все это призраки... Возможно, это поможет Элен двигаться дальше.
Она выдержала взгляд Нортона, потому что у нее не хватало ресурса отводить свой. На ее лице, затянутым постоянной тенью тревожной печали, ничего не дрогнуло, даже когда она честно попыталась улыбнуться принесшей напитки секретарше. Когда за той закрылась дверь, Элен выдержала еще секунду, и только затем заговорила.

– Меня зовут Элен Стоунер, – представилась она, – Я полагаю, вы слышали о том, что недавно была убита моя сестра, Джулия Фаринтош.
Конечно, он слышал. Не только потому, что адвокат, а просто... Весь Лондон слышал. Это было в газетах любого пошиба, в таблоидах всех оттенков желтого, в сети, на телевидении. Такой экзотический рассказ, где смешалось все: змеи, люди, богачи, злой рок целого семейства. Бурление отчасти не унималось до сих пор. Были конспиративные теории, в которых обвинялись все подряд, а один отвратительный источник рассуждал о том, как все обман, и что убита Элен, а не Джулия. Сама Элен старалась таких источников не читать, но они сами лезли на периферию, и некоторые журналисты до сих пор пытались досаждать.

– И теперь я хотела бы проконсультироваться с кем-то, кто не работает на моего отчима, мистера Ройлотта, – прямо и ровно добавила Элен, – Он возглавил нашу семейную фирму после гибели моего отца. И отказался от ваших услуг.
Ей будто бы нужно было это проговорить, и для самой себя, и на случай, если Нортон не так близко знал ее отца, или не успел долго с ним поработать. К тому же, пока она составляла предисловие, было время собраться с мыслями. На это тоже нужны были силы, а их не было. Была только бесцветная апатия, которая уступала место лишь опасениям и абстрактной обиде на судьбу.
– С момента смерти моей сестры, адвокаты мистера Ройлотта несколько раз пытались беседовать со мной о делах, однако я была не в состоянии вести подобные не беседы – сначала, а потом избегала их, чтобы иметь возможность получить консультацию у посторонних специалистов. Когда умер моей отец, наследование акций фирмы произошло напрямую, и мы с сестрой не были совершеннолетними. Моя мать учредила доверительные фонды нам на свадьбы, и какая-то часть  ее доходов после ее смерти была так же определена на прямое наследование. Наши с сестрой доверительные фонды были учреждены под опекой адвокатов мистера Ройлотта. Моя сестра же не оставила никаких распоряжений, и теперь мне хотелось бы знать, хотя бы приблизительно, чего я могу ожидать от беседы с адвокатами, и какую мне следовало бы занять позицию.

Это отвлекало – говорить о таком, о шкурном, вспоминать правильную терминологию, формулировать. Элен дела не было до точной суммы денег, которая осядет или не осядет у нее на счету. Ей было нужно понять, что будут делать адвокаты Ройлотта с единственной помехой к безраздельному владению. Не моргнув глазом, Элен выдала и эту мысль.
– Я так же хотела бы знать, какие пути – законные или нет – есть у мистера Ройлотта для того, чтобы вступить в единоличное владение капиталом нашей семьи, и может ли это представлять какую-то физическую угрозу для меня.[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:19:58)

Эффекта в данном случае можно было добиваться лишь одного – чтобы ее  выслушали наконец. Когда женщина в ее положении начинает с того, что важно на самом деле, ее не слушают. Особенно, если перед этим обмолвиться, что она ходит к психологу. Сочтут ненормальной, впавшей в депрессию после смерти близких, скажут, что она преувеличивает, и что нужно научиться мириться, и отпускать. И проехать. Что жизнь продолжается, особенно ее жизнь, которая не жизнь, а полная чаша.
Потому Элен и подумала, что чем устраивать скандалы в полиции, чем требовать, топать ногами и дергать за пиджак смурных следователей, она лучше спокойно пойдет к серьезным людям, в красивые кабинеты, где много стекла и настоящего дерева, и оригиналы хороших картин на стенах, и этим людям в подогнанных, дорогих костюмах сразу опишет мотив, который лично она прослеживала во всех несчастьях, что преследовали ее семью. Может, ей казалось, что таким адвокатам привычнее общаться с таким клиентам. Полицейский инспектор отмахнется от взбалмошной богатой девицы, и консультацию с ним назначить сложнее, тем более, когда дело уже закрыто, так идеально вписавшееся в улики, которые так удачно нашлись и совпали. Статус Элен вызывал у некоторых естественное отторжение, и массу предрассудков, желание поскорее разделаться с семейной драмой, которой место в дешевых сериалах.

Нет, ничего такого Элен не продумывала заранее, когда шла в адвокатскую фирму. Она пробовала беседовать с полицией еще во время расследования, пробовала убеждать их, что у сестры не было учащающихся размолвок с мужем, но ее слова, слова возбужденной женщины, поставили под сомнение, против убедительных и лестных для мужского пола доводов солидного и авторитетного мистера Ройлотта о том, что ссоры были, и что Джулия именно у него искала наставления – о мужчинах и о браке в целом, потому что сестре-то об этом ничего неизвестно. Это звучало абсурдно для Элен, но не для инспектора.

– Я не выдвигаю подозрения в убийстве или в угрозах, – очень спокойно, но и очень четко произнесла Элен. Сейчас это было важно сформулировать и произнести. Сейчас она не просила физической защиты, или убежища, или даже повторного расследования. Поставь она вопрос так, это было бы возвращением к тому невротическому образу – женщина боится собственной тени и после многих трагедий начинает верить в проклятия, впадает в манию преследования. – Я лишь хотела бы получить подтверждение или опровержение моего... – впервые за время разговора Элен запнулась. Ее губы остались приоткрытыми, хоть лицо и не изменилось вовсе, пока она моргнула и подобрала слово, чтобы не "подозрения", – Наблюдения о том, что мистер Ройлотт, несомненно, первый, если не единственный человек, извлекший прямую выгоду из каждой смерти в моей семье, и что до полного владения фирмой моего отца мистеру Ройлотту не хватает лишь моей части акций. 

Она начала с распоряжений о наследстве, чтобы переход денег в ее семье, и в бизнесе семьи, привлек основное внимание. Чтобы течение финансов – значительных финансов, – а не чьи-то там богемные отношения, послужили ключом к правильному взгляду на вещи. Элен нечего больше было предъявить, кроме сообщения, которое она уже предъявила, и на которое следователь не обратил большого внимания. У нее не было ничего, кроме подозрений, а это, вкупе с ее образом, и делало ее – депрессивной истеричкой, а обладающего образцовым алиби отчима – напрасно опороченным. Узнав, что самый легкий и очевидный путь не принесет результатов, Элен попробовала второй. И пока еще Нортон над ней не посмеялся.[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:21:07)

– У меня нет завещания, но есть копия бумаг о моей доле, – из сумки у себя на коленях Элен вытащила планшет в кожаном чехле, несколько раз прикоснулась к нему, открывая нужный файл, и положила его Нортону на стол, – Я не очень хорошо разбираюсь в терминологии, но мне показалось, что я вычитала пункт о том, что в случае... Непредвиденных обстоятельств, даже часть наших долей перейдет, так сказать, обратно, в саму фирму, то есть владельцам. Или владельцу. Я вполне допускаю, что ошибаюсь, потому что не слишком уверенно продираюсь сквозь юридический текст. Мне кажется, мистер Ройлотт объяснял это условие лишь тем, что ни я, ни моя сестра не работаем в самой фирме, не занимаемся ее делами, а обладая процентами дохода, могли бы тем не менее влиять на какие-то внутренние решения бизнеса, и он не хотел бы, чтобы через нас это право распространялось на тех, кто не имеет к фирме или к семье никакого отношения.

Должно быть, это подразумевало мужа Джулии, который остался посторонним для Ройлотта. Не то чтобы мужчины не поладили... Из того, что замечала сама Элен, отчим пытался делать вид, что свадьба случилась слишком поспешной, хотя сестра была знакома и чинно встречалась с Фаринтошем прилично долгое время. Богема зачастую женится куда скоропостижнее, но сестры Стоунер действительно к ней не принадлежали. Случилась свадьба, и через несколько недель после нее, примерно в ту пору, как все утряслось с доверительным фондом... Мистер Фаринтош заканчивал экономический факультет, и понимал в финансах, и в делах фирмы Стоунера больше жены. И вот, со свадьбы не успело утечь много воды, как Элен получила сообщения от сестры поговорить наедине. Этот разговор так и не состоялся. Следствие пришло к выводу, что Джулия хотела наконец рассказать сестре о размолвках, которые из воздуха сочинил Ройлотт.

– Мистер Нортон, я хотела бы уточнить... – продолжила Элен, дав Нортону полистать документ в планшете пару мгновений, – Меня не интересуют деньги. Мой отец построил то дело, оно было его жизнью, однако мы с сестрой правда никогда не обладали его талантами. Я работаю в музее, она была архитектором, и доля от бизнеса была лишь формой родительской поддержки, и чем-то вроде подарков на свадьбу. Однако, если мне это не мерещится, и Ройлотт хотел бы стать единоличным владельцем... Это тяжело, мне невыносимо жаль трудов отца, и еще больше жаль позволить торжествовать обману, но я могла бы отказаться от своей части. Если я ничего не могу сделать, особенно с приговором мистера Фаринтоша – я не хочу жить в страхе, или под постоянным контролем.[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:21:33)

Взгляд Элен снова стал пустым и холодным, и на поверхность уже привычно поднялась злость, которая заменяла сейчас собой и слезы, и любую эмоцию. Страх был злостью, возмущение было злостью, ощущение несправедливости, засевшее глубоко в костях, в коже, в кончиках пальцев, в каждой группе мышц – и оно было злостью. А главное, то, что пригнало ее сюда – бессилие. Собственное бессилие, одиночного человека перед лицом неизвестности и чужих, куда более широких возможностей, – все это тоже было злостью. У сестры не спросишь теперь, о чем она хотела поговорить. Фаринтош все сказал на суде, и его не послушали ни полиция, ни глупые присяжные. Это же чувство поднялось в Элен на том заседании.

Бессильный, беспомощный, немой вопль о неизвестности, о необходимости помощи, так и сквозил теперь во всем ее теле, в том, как сейчас она вонзила ногти в колени, потому что больше всего хотелось встать и ударить Нортона за то, что смеет ее стыдить. И с каждым остервенелым ударом, за каждого погибшего члена ее семьи, спрашивать, скольких потерял он. И уточнить, когда последний раз он был женщиной, испытывающей пусть обоснованные, но эмоции – вот как желание хлестать посторонних мужчин по лицу, у которой своего дохода – музейная зарплата, против белого богача мужского пола, с адвокатами и охранным бюро на коротком поводу.
Элен забыла, как дышать.

Потом вспомнила, и тоже потянулась сделать глоток. Глоток, а не швырнуть воду адвокату в лицо. Не до конца вышедшие пузырьки приятно оцарапали горло, кислота лимона пронизала мозг, холод льда остудил порыв, и щеки.
– Я пыталась, – ее голос так и не дрогнул возмущением, она только еще больше зажалась в себе, закрываясь от Нортона если не физически, то морально. Не того Нортона, который сведущий адвокат, способный помочь, а от того Нортона, который просто человек внутри профессии, если он там был, тот, который бы понял, почему лихо принимать каждый бросаемый вызов иногда страшно, – Я свидетельствовала в его пользу. Я так же указала следствию, что мистер Ройлотт владеет домом, и имеет доступ к охранной системе, включая камеры. Все, что я сообщила следствию, я сообщила на суде, у меня есть копии протоколов и заключений следствия.

Ну да, он не отмахнулся от ее подозрений, зато выкроил момент пафосно почитать ей мораль. Как будто она уже сидит, сложа руки, а не пытается хоть тихо, но что-то предпринять, под самым носом у человека с куда большими ресурсами и влиянием и, вероятно, отсутствующей совестью. Как будто Элен не пришла сейчас к Нортону сама, подводя в итоге именно к тому, что было важно – и для нее, и для сестры, и для невинного человека за решеткой.

– Я пришла к вам, потому что не хотела бы стать жертвой, – в голосе Элен не прибавилось ничего, кроме безупречной вежливости. Надо разжевать адвокату ход ее мысли о подозрении – она разжует. Торопиться ей некуда, она за каждую секунду ему заплатит, если потребуется, доход от фирмы у нее пока все еще есть. – Для того, чтобы бороться, за свою ли безопасность, за свободу ли Фаринтоша, я бы хотела быть услышанной. Мне нужно знать, имеют ли мои подозрения о махинациях мистера Ройлотта почву, или мне все это мерещится. Ведет ли к нему нить, которая позволит ему представить все произошедшее в законном свете, чередой трагических совпадений. Для этого мне нужно знать, проложена ли почва в документации, и с чем мне предстоит столкнуться в следующую очередь. Например, с адвокатами, по вопросу наследования. И я могу освободить завтрашний день.[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:21:52)

Взяв карточку и планшет, Элен не замедлила ими воспользоваться, чтобы сразу выполнить просьбу адвоката. Черкнуть два слова в тему и содержание письма, а потом из облака выудить все, что на собирала достаточно кропотливо с самого начала расследования. С тех самых пор, как пришла в себя от первый волны шока. У нее было все, включая отчет патологоанатома, экспертное мнение серпентолога, и прочее. Если так получается, что Нортон берется за ее дело, то нет причин мешать ему вникнуть в самую суть. Самую суть того, что было в руках полиции, но что всегда можно было истолковать очень по-разному. Следствие допрашивало даже саму Элен, не сразу исключив ее списка подозреваемых.

– Найтсбридж, – отозвалась она на вопрос мистера Нортона, не переставая формировать письмо к нему прямо в планшете. Заодно написала в том же письме адрес, – Квартирный дом на Понт Стрит.

Она присовокупила контактные данные их портье, который с одинаковым успехом мог быть причастен ко всему случившемуся, а мог и не быть. То был немолодой, тихий человек, носил кольцо на безымянном пальце, под его стойкой в фойе дома можно было с определенного угла разглядеть крошечную фотографию каких-то детей. Однако, и такие поддаются, если за обещание бонуса к зарплате.

– Я живу в том же доме. Мистер Ройлотт занимает большую квартиру на верхнем этаже, мы с сестрой жили в двух квартирах на втором, – дописав и отправив письмо со всеми деталями, что ей самой еще пришли в голову, Элен подняла глаза на Нортона. Ее взгляд мало изменился, даже при том, что отступило прилившее было возмущение, раз уж адвокат согласился с ее доводами и начал какие-то действия. – Я не уверена в своей безопасности там, но, мне кажется, мой внезапный отъезд мог бы вызвать подозрения. Однако, – с этими словами взгляд Элен переменился. Он не стал двусмысленным, или более многозначительным... Тем не менее, правда в ее словах пряталась за глянцевым слоем удобного предлога, – По совету моего психолога я забронировала несколько дней в спа. Отойти от потрясения. Сменить обстановку. Идеальным вариантом было бы уехать за город, но в данный момент мне не хочется в глушь, и я выбрала "Лэндмарк Лондон".[icon]http://savepic.su/7666727.gif[/icon]

Отредактировано Helen Stoner (2017-04-14 19:22:20)