Шарлотта стояла у окна вместе с Анной, младшей из сестер Адамс, спиной к залу, где сновали туда-сюда многочисленные знакомые и просто участливые людишки. Скрестив руки под грудью и сжав в правом кулаке белоснежный чуть влажный платок, уже оскверненный дамскими слезами, мошенница бездумно всматривалась в небо сероватого цвета, столь привычного для первых дней весны в этих широтах и не предвещавшего и лучика солнца, покуда родственница покойного что-то чуть слышно бормотала, борясь с подступающей истерикой и преодолевая протяжные всхлипывания, больше похожие на стоны раненного животного. Роксфорд не была тем человеком, который способен на утешение ближнего своего, когда есть прекрасная возможность, потакая своему эгоизму, упиваться собственным горем, от которого при все этом она сама же пыталась отгородиться.
Поминки – гиблое место. Как для людей, которым мертвец не безразличен, так и для тех, кто пришел поесть нахаляву. Шарлотте сложно было отнести себя к какой-то одной из этих двух категорий. К первой причислить себя не выходило, потому что смотрелась блондинка здесь и сейчас не слишком уместно, ибо выглядела скорее как похоронный агент или проспавший удобный момент врач, жаждущий испросить разрешения родственников на изъятие органов погибшего, - ни единого сожаления во взгляде, ни намека на сопереживание и горечь утраты. Лишь черное платье, не вполне подходящее к случаю, что несколько компенсировалось тугим пучком на затылке, точь-в-точь как у школьной учительницы, что и определяло Роксфорд в качестве гостьи не самого веселого мероприятия этого месяца. И дело вовсе не в том, что Джеймс Адамс задолжал Шарлотте больше, чем своему тезке, который также должен долго и счастливо кормить червей вот уже какой месяц, отчего дама на него в жуткой обиде ровно настолько, что близка к мысли, найти некроманта, воскресить янки и убить собственноручно. Просто свою порцию слез Шарли уже выжала из себя в Лондоне, когда треклятый Аластор Кроуфорд решил потешить себя и, видимо, весь свой участок заодно, тем, как с печальной миной поделился красочным рассказом о смерти Ромео. А дальше у Шарлотты, потерявшей достаточно за последний год, сработал защитный рефлекс – мозг участливо заставил поверить, что все это женщины не касается. Да, они с Джеймсом давно сотрудничали. Да, его забавно было выигрывать и смеяться над его беспомощностью. Да, именно его жилетку она пачкала своей тушью, когда Фил собрал в узелок свои монатки и несколько бутылок коллекционного виски, уйдя в закат без прощальной записки. Но жизнь идет своим чередом, все течет и меняется, надо продолжать жить и бла-бла-бла. Что там ещё говорят в подобных ситуациях? В любом случае, это звучит также неправдоподобно и тошнотворно, как вранье умирающему от рака ребенку в том, что он будет жить. Поэтому Шарлотта не утруждала находить отговорки для себя или ещё кого-то, она просто не думала обо всем этом, с полчаса назад утерев последние предательски выступившие слезы.
И вот, казалось бы, лишенная всеобщей скорби и печали мисс Роксфорд тут. И она явно не изнывает от желания поговорить о своем деловом партнере, скоротав время до подачи пирога.
- … А ведь он мечтал устроить ещё одну выставку своих работ… Представляешь? Это так… Так…
- Энн, дорогая моя, - с усталым вздохом Шарли прерывает сестру Джеймса, наконец переводя взгляд на неё. Ещё немного и у англичанки кончится терпение – находиться в этом филиале страданий и безысходности, чувствуя себя не в своей тарелке, было явно выше её сил. Благо исчезновения блондинки никто не заметит, так что совесть той будет чиста, надо лишь выполнить кой-какое дельце. А пока остается наплести Анне что-то ободряющее, чтобы отвязаться от неё и не надавать пощечин за проявление слабины. – Я знаю, что он мечтал когда-нибудь вновь заняться своим любимым делом. Не стоит скрывать, у него был талант к фотографии. И он был…
Блондинка осеклась.
Прислонившись к стене, Роксфорд метнула взгляд в зал, лишь бы не смотреть на зареванное лицо младшей Адамс, и потеряла дар речи. Она и так-то не блистала красноречием сегодня, но явившийся с того света Джеймс Мориарти лишил её возможности исторгать устами хоть какие-то звуки. Бывший профессор математики был не просто вишенкой на сегодняшнем торте, он сам был тортом. Большим, с кучей всяких съедобным завитушек и тонной взбитых сливок. Только такой торт не хочется есть или хотя бы пальцем подцепить немного крема, такой торт хочется выкинуть в окно от греха подальше. Собственно, Шарлотте на миг захотелось выйти именно через окно, рядом с которым она стояла последние минут двадцать.
- Что за чертовщина? Он же сдох… Когда это медики научились вставлять соскребанные мозги с асфальта обратно в черепную коробку, чтоб последняя работала? – Совершенно бестактно пробормотала Лотти, провожая взглядом призрака в черном Хьюго Босс.
Но поверить в живого Джима Мориарти, как оказалось, куда проще, чем в живого Джеймса Адамса. Последний картинно лежал в гробу, уже порядком остывший и посиневший, а вот трупа профессора никто не видел после инцидента, ведь все так увлеклись «самоубийством» этого Шерлока. Связи, криминальный гений, жажда отпуска на Гоа – все эти причины вполне могли поспособствовать симуляции смерти. Будущей жене остается молиться, чтоб больше ничего преступный гений не симулировал.
Шарлотта напряглась, непроизвольно закусив губу. Если это призрак, то где взять соль и как лучше воткнуть железную кочергу в его призрачную задницу? Если это король преступного мира во плоти, то зря они кричали не так давно «Да здравствует Королева», и вопрос остается открытым – на кой черт он сюда пожаловал? Роксфорд нахмурилась.
- Энн, вон тот мужчина был приглашен?
- Нет, понятия не имею, как он здесь оказался. Может знакомый? – Вяло ответила сестрица, нещадно щурясь в попытке рассмотреть человека, на которого указывала Шарли.
- Скорей всего, скорей всего… Я на минутку.
Кажется, Джим ещё не заметил блондинку, иначе уже попридержал свои подтяжки и страдальчески закатил глаза, чем барышня и решила воспользоваться, обойдя непревзойденного гения со спины, покуда он любовался Мерил Стрип в худшие годы.
- Не врут ли мне мои глаза? Можно пощупать второй в мировой истории прецедент воскрешения из мертвых? Так сказать, прикоснуться к истории.

Видеть мимические потуги было скорее просто лестно, нежели приносило какое-то, действительно, большое удовольствие, не смотря на то, что девушки в большинстве случаев стремятся произвести на противоположный пол впечатление – неважно какое, лишь бы вызывало бурю эмоций. В данном же случае, Шарлотта Роксфорд даже не утруждала себя, дабы запомниться великому и ужасному, а использовать свою любимую технику - палки в колеса ставить - не могла по одной простой причине, что это занятие бессмысленное, беспощадное и неблагодарное. Моська тявкающая на слона, право слово, может запомниться только тем, что посягнула на куда более сильного противника. И Шарли не тяфкала, даже не кусалась, так, по мелочи: периодически проклинала, прочтя молитву перед сном, при встрече шутить изволила. Но сегодня было как-то не до шуток. Не то чтобы рыдающие на заднем фоне напрягали или сам факт, по которому случилось сие мероприятие, нет – Роксфорд начинала злиться. Гнев, приглушенный общей скорбью и печалью, начал вырисовываться на горизонте быстрее, чем менялось выражение лица у Мориарти. И, к слову, мошеннице было за что держать обиду на криминального гения. Может, это было не слишком рационально или тактично, но в ближайшее время блондинка может и не сдержаться, высказывая Джеймсу все, что дама успела про него надумать за последние года полтора. И ведь этот прощелыга большеглазый хамит, словно чувствуя настроение Шарлотты и специально подливая масла в огонь праведного гнева! Шарлиз разве что не исторгала дым при каждом выдохе из всех отверстий, находящихся выше ключиц. Платок, что ей вручили, подвергся пытке сравнимой с вавилонской девой, а вы говорите изящные дамские пальчики
- Стоять, - не рявкнула, не прошипела и даже не прорычала Роксфорд, избегая всех этих сопутствующих эффектов. Не убийственно холодный тон, но кому-то мог послышаться лязг металла вместо властных ноток. От такой интонации сбегал даже  Фил, который сам открыто заявлял о собственном перманентно всплывающем тугодумстве.
Она бы рванула его за отворот рубашки в виду того, что Джим не рассматривал сменить короткую стрижку на длинные локоны, которые можно было бы намотать на кулак, возможно, засадив шпильку под коленную чашечку, попыталась бы лишь равновесия и повалить наземь, но право, юные и не совсем юные леди так не поступают. В конце концов, Шарли не полковник, который может крушить черепа ударом руки, хотя иногда очень хочется. Да и какие похороны без драки?
Блондинка вцепилась в плечо мужчине, аккурат немногим выше локтя, заставляя того притормозить, позабыв о резвом галопе, которым он планировал удалиться в закат. В два шага мошенница оказалась перед Джеймсом, буквально нос к носу, дабы гений консалтинга не пропустил мимо тот факт, что Шарли крайне раздосадована тем, что неудавшийся работодатель так старательно её избегает. Воинственный настрой, грозный взгляд – ещё чуть-чуть и прозвучит позабытый боевой клич американских индейцев, в нашем случае возмещающий о том, что кому-то снимут скальп, не жалея маникюр.
- Будешь рыпаться, и все увидят того, кто заказал бедного Джеймса Адамса, - достаточно тихо, чтобы не привлекать внимание раньше времени, произнесла Лотти, и в поле зрения мужчины появился его же платок, тонко намекая, где окажется в случае чужих воплей, - а теперь, будь добр, расскажи мне, какого хрена ты здесь забыл.
В сущности, это был не праздный интерес – сама Шарлотта явилась забрать кой-что ценное, что хранилось в сейфе мистер Адамса и что не предназначалось его семье. Ежели Ромео имел дела ещё и с Мориарти, будет прискорбно пережить дежавю: Шарли ведь не будет разбираться, чье бриллиантовое колье покоилось среди вещиц, которые должны были достаться ей следующей партией, а вот Джим может опять очень расстроиться.

Шарлотта бы закатила глазки и многозначительно вздохнула, всем своим видом показывая, что ни на сотую долю секунды не поверила, что мамочка всея лондонского, британского, но вряд ли мирового криминала имеет право высказывать кому-то негодование по поводу ранения своей интеллигентной тщедушной душонки бранными словечками. Если память не подводила мисс Роксфорд, то пару раз Джеймс Мориарти и сам пускался в витиеватые дебри нецензурной лексики, позволяя окружающим войти в историю в качестве тех, кто видел не просто истерику Джима, но слышал, как бывший профессор ругается. Право слово, где ваши манеры, сударь, вы же когда-то вкладывали знания в головы юных дарований. Оставалось лишь всплеснуть руками и укорить наглеца в завуалированных вранье и провокации, да только Шарли было слегка не до того. Губы дрогнули, но тут же оказались плотно поджатыми, словно дама едва сдержалась от того, чтобы добавить что-то вдогонку. О, Роксфорд бы много чего наговорила Джеймсу.
Мориарти зашипел, призывая к молчанию. Едва ли его волновала шумиха, которая могла подняться среди скорбящего люда, однако блондинку это мало заботило. Её дело было предупредить гения, что она развяжет себе руки, которые не побрезгует задействовать в ловле «того самого, который заказал Джеймса!». И не дайте боги, если мошеннице удастся повалить его на пол и вспомнить старые обиды – чужая голова проверит на прочность паркет, как минимум дважды. Драконить вспыльчивую, как бочка, наполненная доверху порохом и находящаяся в окружении горящих факелов, дамочку, находясь при этом без охраны, если не придя без дробовика, не самая лучшая затея, когда-либо посещавшая голову Мориарти. Возможно, это связано со слухами касательно дыры в его черепе, благодаря которой все умные мысли стали улетучиваться в разы быстрее. Лучше б ухо прокол, честное слово.
Шарли следует за мужчиной без особой охоты, даже не надеясь на чудо, например, вдруг пташка нашепчет новую интересную сплетню, не относящуюся к смерти Адамса. Ведь то, что Джеймса убили совершенно другие люди, Шарлотта знала и без Мориарти. За это стоило сказать спасибо Аластору Кроуфорду, чтоб он подавился своим обедом в ближайшем будущем. Так что все эти выполняемые по очердности потуги повести визави под локоток походили на очень плохую игру в шпионов, которым следовало сидеть в кустах, а не вылезать в стан врагов.
Блондинка чуть наклонила голову, устремляя взор на палец, которым так настойчиво упирались ей чуть выше декольте. «Не твое собачье дело», - почти ответила мошенница, да только не успела, ибо словесный поток брюнета был страшнее вод Ниагары. И вдруг, где-то под ребрами больно кольнуло. И отнюдь не от дикого восторга, что промахнись Джим на пару сантиметров и палец зацепился бы за ткань очередного дорогого платья, которое грозились испортить в порыве чувств. И нет, это не плакала алчность, узнав, что возможно придется отдавать что-то бывшему самопровозглашённому монарху из сейфа. Это была даже не дамская гордость, с которой обращались вышеупомянутые коронованные особы хуже, чем Чарльз Магнуссен с камином. Боль, уже притупившаяся для того, чтобы позвать за собой горечь, тоску и рыдания, но достаточная для вызова эмоционального всплеска. Локоть, к великой досаде блондинки, упирался в шершавый кирпич – придется действовать старым способом.
Звон от смачной пощечины почти отдавал в ушах.
- Что, думаешь, у всех конкуренток, которые решили потеснить тебя с пьедестала главной вселенской стервы, нет чувств?
Подбородок выпячивается вперед, губы скривлены – не брезгливо по обыкновению, но от злости и отвращения. Впрочем, секундное помешательство проходит, и дама чувствует укол здравого смысла, утверждающего, что не хорошо бить людей, которые могу взрывать страны в алфавитном порядке. Но страха, появляющегося при одной мысли о совершении пакости в адрес Мориарти, не появилось, зато быстро проблеснуло чувство превосходства и моральное удовлетворение. Последнее в виду того, что Шарлотта определенно качественно почтила память своего друга.
- А знаешь, - почти переходя на томный шепот, - ты был прав. Я здесь не просто так.
Рассказала бы Роксфорд всю правду Джеймсу, если бы тот научился вести себя с дамами, направляя действие своей харизмы в правильное русло? Едва ли. Но сейчас он резко сократил свои шансы, приблизив их к отметке «ZERO». Это был полный… зеро.
- Ах, да… - будто бы спохватившись протягивает Шарли. – Спасибо за платок.
Красивый аксессуар нежели предмет обихода оказывается неаккуратно утрамбован женским пальчиками в карман пиджака – на этот раз забираться куда-то дальше не было настроения.
Барышня грубо отталкивает от себя брюнета и, не собираясь продолжать беседу, устремляется вглубь дома. В принципе, наличие посторонних не помешает Мориарти убить одну скромную мошенницу при большом желании. Но вероятность такого исхода событий была чуть больше, чем жажда Лотти поделиться с Джеймсом своими истинными мотивами. Скопление народа не вечно в отличии от злопамятности, поэтому самое время было сматывать удочки. Воровато оглянувшись на занятых своими заботами родственников, Роксфорд устремилась на второй этаж дома, где располагался кабинет мистера Адамса. Американец был настолько сентиментальным, что проигрыш рапир и награбленного было лишним, пусть и натянутым доказательством достаточно трепетного отношения к златокудрой нимфе британского разлива. Зато пароль от спрятанного даже от домашних сейфа – исчерпывающим. К нему-то и направила стопы свои Шарлотта.

- Где же, где же, этот чертов сейф, - чуть слышно бормотала Шарлотта, беспорядочно шаря руками по краям зеркала, дабы найти ощутимый выступ, приводящий механизм в действие. К сожалению, память блондинки обладала удивительным свойством утилизировать всю ненужную информацию на свое усмотрение, поэтому мошенница не сразу вспомнила, где именно ей стоит начать поиски, дабы открыть свою пещеру с сокровищами (без всяких метафорических двойных подтекстов!). Проклиная янки в целом и одного конкретного за их любовь к позерству, а Адамса ещё и за романтизм, приведший к таким вот странным уловках и нычкам, Роксфорд безуспешно по второму кругу принялась ощупывать зеркало. Все оказалось куда проще – необходимо было просто надавить и дернуть в сторону, дабы взору предстало табло с циферблатом, где выжидающе то пропадал, то появлялся курсор. Благо, пароль Шарлиз помнила куда лучше, чем нахождение самого сейфа, поэтому на этот раз проблем не возникло – дверь отворилась, представив взору всякий хлам. Педант внутри Шарлотты заплакал кровавыми слезами, однако, жажду разложить все идеально ровно пришлось в себе погасить, дабы, придерживаясь первоначального плана, быстренько разгрести все, взять необходимое и покинуть сей дом, страну и желательно материк. Едва ли спасет от Джима Мориарти, но любимый Эрл Грей уже томился в мучительном ожидании по ту сторону океана. А Лотти не привыкла заставлять себя ждать, пусть это и чай. Да, она докатилась до оживления чая, но об этой грустной истории чуть позже.
Файлы с какими-то бумагами, беглый взгляд по которым не давал оснований полагать, что они хоть как-то важны для Роксфорд, быстро оказывались на том самом туалетном столике, дабы освободить место, чтобы мошенница смогла запустить руку подальше. К слову, все документы хотелось просто-напросто сжечь. Так, на всякий случай, ведь на изучение таковых времени сейчас нет, а вот оставлять нечто, что может оказаться той самой ниточкой, ведущей к блондинке, желания никакого не было. Особенно сейчас, когда Аластор Кроуфорд должен был усиленно заняться сбором информации на барышню, которой оставалось молиться, чтоб американские копы отказали своему коллеги хоть в каком-то содействии. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть, особенно если это касается твоего светлого будущего, неомраченного пока что перспективой смотреть на него сквозь решетку.

«Он же не был таким идиотом, чтобы хранить что-то ещё… Но письменный стол я все-таки проверю…», - от наполеоновских планов сжечь ещё и дом Адамса заодно с документами отвлек голос, который Шарлотта слышать, ох, как не хотела. Она даже не успела выругаться, наглядно демонстрируя свое недовольство и разочарование, - машинально повернулась, и вот беда, пропустила больной удар по запястью. Зашипела, практически выплюнула очередное лестное выражение в адрес криминального гения, не слишком заботясь о его тонкой душевной организации. Что-то членораздельное, цензурное и наполненное смыслом иным кроме пожеланий Джеймсу, умереть в ближайшие минут пять самой мучительной смертью, в которой блондинка попробует принять непосредственное участие, мисс Роксфорд было сложно сказать. Внезапное появление Мориарти, который по её расчетам должен был либо уже вызванивать своих костоломов либо громко испускать пар от злости из всех имеющихся, окромя упомянутых отверстий, дезориентировало Шарлотту, слишком уж увлеченную потрошением сейфа. Поэтому для неё вся кутерьма, устроенная святым профессорам, была словно вспышка – молниеносно быстро.
Толчок – пригвожденная к туалетному столику, вынуждена опереться на руку, отчего в запястье, на которое пришелся удар, почувствовалась резкая боль. И вся такая хрупкая и нежная златовласка послала Мориарти на дно морское ещё разок. Пытается вырваться, но потуги приводят лишь к ненужным трениям в единственной точке соприкосновения двух тел, не считая стола. И правда выходит не самая благопристойная сцена месяца. Хочется ударить по недостающим экспонатам коллекции Фаберже коленкой, но положение не располагает. К сожалению, под рукой оказываются лишь бумаги, которыми едва ли так сразу удастся нанести травму несовместимую с жизнью.
- Ты не в моем вкусе, чтобы обмениваться с тобой органическими жидкостями, - взгляд Шарлотты, как и все мысли, были прикованы к коробочке, что вдруг перекочевала в руки мужчины, несмотря на все сопротивления барышни, не пожалевшей для этого дела своего хваленого маникюра. Поэтому-то немного промахнулась с основной идеей, которую пытался донести до мошенницы гений консалтинга, подтачивающий чужие яблоки. Ему стоило бы помнить, что он живет в мире аквариумных рыбок, а самки так вообще отдельная песня с их постоянными мыслями о продолжении рода. Секундная стрелка медленно ползет по заданной траектории, так же медленно ползут мысли Шарлотты, вспомнившей, как Мориарти любит угрожать, выпустить кому-то мозги.
- А если это предложение украсить содержимым черепушки эти стены, то что-то я не чувствую у тебя в кармане ствола ни даже для первого, ни для второго.
Свободной рукой хватает конец галстука и быстрым, можно сказать, отточенным движением наматывает оный на кулак. Пытаться вырвать у Джеймса коробку со старинной брошью – бессмысленно и беспощадно, а со стороны ещё и смешно, ибо будет напоминать разборки в средней школе, когда не особо умные мальчики, пользуясь своим преимуществом в росте, заставляли прыгать маленьких девочек (или мальчиков, все ж толерантные, ага) за предметом, что был нагло похищен. В целом, даже такое развитие событий Шарли не отрицала – в первый раз не отдала побрякушку Мориарти, сейчас и подавно не отдаст.
- Давай разойдемся по-хорошему, - с нажимом произносит Лотти, повышая тон и натяжение галстука вниз, - или я тебя сейчас придушу, получу Нобелевскую премию мира, признательность Британского правительства и свои предметы интереса.

О, она бы потянулась. Мориарти прав, что не стал проводить эксперименты – трата времени, когда результат уже известен. Быть может, кто-то надеется на то, что в каждом человеке есть что-то хорошее, что все всегда видят грань и не могут падать столь низко, но встрется тот праведник сейчас с Шарлоттой взглядом, первородная злоба и алчность в чистейшем своем проявлении могли бы заставить пересмотреть беднягу свои взгляды на жизнь в лучшем случае. В худшем – вызвать экзорциста, ибо не иначе как вместилище для демонов сейчас пытается придушить святейшего из скромнейших. А ещё Джиму не стоило играть с огнем просто потому, что убийства в состоянии аффекта для Роксфорд скоро станут в порядке вещей. Негоже такому хорошему человеку попадать в такую статистику.
- Пустозвон, - не очень вежливо вклинивается Шарлиз в монолог, покуда предложение, сдаться, поправить прическу и уйти восвояси, ещё не было озвучено. Откровенно говоря, по данному пунктику мошенница и правда сомневалась в способностях Мориарти. И виной было не его бессилие, джентльменские повадки или что-то ещё. Просто порой мисс Зазнайка ощущала себя хозяйкой положения более чем на сто процентов, а сейчас, держа, практически буквально на поводке собственноручно низложенного короля преступного мира, ощущение только усиливалось. И да простят ей этот цирк Шерлок, Моран и все те, от кого Джеймс ждет эре реакции, ведь все корысти ради, а не искусства или возвышенных слов, наполненных абстрактным смыслом, которые так любят восхвалять поэты, певцы, писатели и другие конченные романтики.
Шарлотта, согнув левую ногу в колене, приподнимается на цыпочках, скользит чуть назад, приобретая наконец-то хоть какую-то устойчивость – от балансирования на краю стола веет не только неэтичностью, но и неудобством, и напряжением, которого сейчас было через край, зато между ней и добропорядочным джентльменом выросло ещё одно препятствие, что, впрочем, сыграет на руку одной злобной фурии.
Мгновение – в блондинке взыграло любопытство. Задать встречный вопрос на тему, чего же хочет властитель жизни, когда может и так взять все, что ему прихочется, в любое время дня и ночи. Но ответ, преисполненный на этот раз скорее сарказмом, чем самоиронией, даме слышать не хотелось. Шарлотта вспоминает, что все ещё не без повода зла на этого любителя дорогих костюмов, которому опять придется топать ногами от злости из-за испорченного туалета. Поэтому окромя тактики зеркального отражения слов собеседника и банального перевода стрелок у Шарли сложилась ещё парочка предложений по поднятому вопросу, одно из которых интригующе начиналось со слов: «А ты знаешь, что сделала Изабелла с Эдуардом Вторым?».
Вместо этого дама лишь ослабила хватку. Не для того, чтобы покорно кивнуть, разгладить аксессуар и пообещать, что больше так делать не будет. В конце концов, как признался владелец этого модного недоразумения, Шарлиз он любил совершенно не за это.
Склонность к суициду – интересный и вполне точный синоним к поиску приключений, ибо именно такой финал маячит почти в каждом из злоключений Шарлотты. И не стоит отрицать, какую роль в приближении собственной смерти играет сама златовласка. Если бы ей было вновь 27, можно было бы пошутить про рок-звезду. Антиквар, что бьет гитары в своей мастерской по пятницам и сочиняет баллады во время деловых встреч. Блеск.
Так, на чем мы там остановились…?
Мадемуазель Роксфорд обернула вокруг мужской шеи галстук, аккуратно поддев конец оного в петлю. Придерживая крепко сей предмет гардероба у основания, барышня дернула рукой в сторону. Тут главное не переусердствовать, а то, говорят, от удушения новые ощущения и эмоции, и кто знает, насколько далека тема БДСМ и секса в целом для Джеймса. Не хватало ещё, чтоб удовольствие получил. Ему тут вообще-то угрожают!
- Ты думаешь, я пошутила? – Вкрадчиво поинтересовалась Шарлотта, внимательно глядя в карие глаза, где в отличие от ее собственных мерцало что-то недосягаемое простым смертным. Пугающе, но не для тех, кто и так на пороге того, чтобы все потерять по воле другого человека. Мориарти небрежно толкает её в спину на пути к эшафоту, совсем, видимо, позабыв, что в таких делах лучше избегать прямого контакта – схватят за руку и потянут за собой. – Тогда давай проверим, кто быстрее пришьет конкурента на блестюшки Адамса. Я готова рискнуть твоей шкуркой, которая рано или поздно всплывет в случае моей победы… Ууу, я не твой дружок с крыши, я тебя добью. Если только ты и, правда, не бессмертный лепрекон с трусами, где красуется трилистник и радуга.
Каблук упирается в чужую стопу – пока легко, едва ощутимо. Зато если кто-то вздумает совершать стремительные телодвижения, даме стоит лишь соскользнуть со стола, натягивая «удила», дабы буйный малый не сорвался с крючка, отвлекаясь на новую порцию боли. Но это в идеале. Кто знает, что будет дальше. Впрочем, Шарлотта очень надеялась на благоразумие Мориарти – хоть кто-то должен оставаться в трезвом уме.
- А если ты все-таки лепрекон, то мне полагается аж два горшочка с золотом за твое счастливое спасение, а то испорченное платье было не самым лучшим подарком… Так что мне за это будет?

Знаете, в физике существует закон сохранения энергии. И нет, закон сохранения энергии не состоит в том, что стоит молчать о таком явлении. Есть ещё закон сохранения массы, импульса… Но мисс Роксфорд, кажется, открыла новое, доселе никем неизведанное поле научных познаний, что нарушает все вышеперечисленные закономерности. Круговорот пощечин в природе. Слышали о таком? То-то же. А Шарлотта услышала, вернее будет сказать, прочувствовала.
Хлесткий удар – предательски заалела щека. Мошенница шипит, попытка оскалиться отдает тупой болью в скулу. Немного отрезвляюще для здравого смысла, который потерял управление всем организмом, но опьяняюще для буйного нрава, когда от обсуждения погоды до обливания собеседника бензином и чирканьем спички один шаг. Гнев, словно шоры, не дает возможности, рассмотреть ситуацию со всех сторон. Внутри уже клокочет ярость с примесью нездоровых желаний, втиснуть шпильку одной из тех самых отличных туфель в чужой висок или дотянуться до органайзера, вытащить ножницы и ударить наугад, не надеясь на итоговое сотворение кишочного ангела из материала, что покинет нижнюю часть живота. Последнее было досадным упущением: краем глаза дама уже прикинула расстояние, которое не обещало легкой победы, даже если аферистка сможет дотянуться до нужного предмета. Так, дабы ещё раз проверить на прочность многострадальную черепушку, снедаемой злобой и отчаянием даме хочется рискнуть злотыми локонами, что останутся в чужой руке, благо мода на выбритые виски уже стремительно подбиралась со всех фронтов. А где-то там, на выходе из подвалов безумия, многоуважаемый здравый смысл вторит базовому инстинкту самосохранения: «Ну полно… Хватит уже». И вот умом уже понимаешь, что всё переходит все границы, но, как говорится, Остапа понесло, и все увещевания на тему «Главное – знать когда остановиться» и «Проигрывать тоже надо уметь» проходят мимо. До кучи, Шарлотта, по всей видимости, вот уже третий год нещадно прогуливала Мориартиведение, где почтенные профессора: Эстер Николс, доктор интриганских наук, и Себастьян Моран, кандидат снайперских наук, эксперт в спорах с зажравшимися гениями, - читали лекции о том, как выжить в непосредственной близости от Джеймса-мать-его-Мориарти. Кое-какие материалы блондинке удалось выудить из учебных пособий и методом научного тыка, но то ли она не долистала чужие конспекты, то ли наоборот пролистнула выделенную в три красные рамочки с пометкой «Особо важно запомнить!!!» фразу: «Никогда не упоминайте имя Шерлока всуе. Даже не думайте о нем. И о кучеряшках. И о пальто. О 242 видах табачного пепла тоже. И никогда (НИКОГДА! НИ-КОГ-ДА) не шутите об их отношениях – лучше сразу самоубийтесь». С другой стороны, хорошо, что не знала, иначе свет простился бы с дамой года два как. Не стоило подливать масло в огонь, тогда как Майкрофт Холмс и без того денно и нощно старался оградить целомудрие психическое здоровье своего братца от разного рода вмешательств извне и нездоровых отношений, что заканчивалось запретом гулять с одной стороны, а с другой разбитым сердцем.
С искривлённых уст слетает лишь одно слово, литературное настолько же, насколько режет слух интеллигентам. И это было отнюдь не воспоминание о песчаном бережку перед смертью, не несущее оттенок чисто женской зависти к крашенной особе. Это было самодостаточное определение эмоционально неустойчивого гения, которому не посчастливилось завести усатого сожителя, что автоматически сеет семя сомнений, а не куплено ли всё на конкурсе «Mr.Sex».
И больше ни звука, лишь злобное сопение да гневный взгляд, покуда вторая, свободная от вдавливания маникюра в чужое запястье рука скользнула по поверхности столика, пока не коснулась перьевой ручки. Открывать рот для чего-то кроме как жадного заглатывания воздуха или молебна было опасно для жизни. Ни в первом, ни во втором необходимости Шарлиз не видела, а разговор, что завел Джеймс, как-то не клеился. Благо последний не нуждался в собеседнике, так что едва ли в кой-то веки молчаливая мошенница заставит кого-то удивиться и отвлечься от своего монолога.

Шарлотта отклоняется назад, сгибает ногу в колене, позволяя Джеймсу убрать свою, травмированную продуктом итальянского производства конечность. С трудом удерживает себя от того, чтобы отвернуться, натянув маску извечного презрения и отвращения. Хотелось выдернуть свои руки из чужих пальцев и с силой толкнуть в грудь, чтоб наконец-то отвязался, прекратив, томно нашептывать угрозы на ушко и вдавливать в стол. Роксфорд не любила, когда её прижимали к стенке, лишая пути к отступлению. Ещё меньше ей доставляло удовольствие то, что приходилось наступать на горло своему самолюбию и гордости. Но потрепанное самомнение стояло в рейтинге на втором месте после собственной шкуры. Теперь было не совсем весело, ни разу не двусмысленно и до черта многообещающе лишь для похоронного бюро. Теперь было действительно страшно.
Блондинка склонила голову вниз, туда же устремив взгляд, - мгновение, не более.
Пожалуй, стоило бы последовать предложению и пасть ниц, приговаривая: «Слушаюсь и повинуюсь! Слушаюсь и повинуюсь, о светлейший!». Но право слово, не надо принижать мыслительные способности Мориарти, сочтя, что откровенная наипошлейшая симуляция раболепия, сколько бы в неё актерского мастерства Шарлиз не вложила, не разубедит гения в том, что как минимум один человек в этой комнате жаждет схватить за грудки дорогостоящего пиджака совершенно не в том самом распространенном, по мнению самого Джима, порыве, и трясти, трясти, трясти, пока те самые «карие бесы» не закатятся или голова не отвалится. Возможно, прояви Джеймс при их первой встрече чуть меньше артистизма и чуть больше власти, то были бы неоспоримые аргументы, при которых отбивается всякое желание, топать ножками и капризничать в попытке прогнуть под себя. Излишнее проявление джентельменской натуры (или простого праздного интереса, кто знает) в нынешние времена чревато тем, что объект станет избалованным, считающим, что всё пойдет под игру одного духового инструмента. Первое впечатление сложно изменить – он мог кричать, угрожать, трясти своим орудием (то, что кличется Beretta) в рамках рейтинга «16+» и обещать испортить жизнь, но Роксфорд уже пребывала в полной уверенности, что ей спустят с рук и наглость, и приведение бывшего в горячих точках телохранителя в депрессию от собственной лингвистической несостоятельности, и взаимные оскорбления. Редкие встречи без последствий и счастливая последующая жизнедеятельность после – лучшие доказательства, что злой консультант не вывезет даму в лес с целью, найти той последний приют. Но, вестимо, была какая-то черта даже у Мориарти, чей размах гения явно не был привычен к каким-то ограничениям. Печально было лишаться маленьких радостей по собственной глупости.
Шарлотта злилась, и это было видно даже эпицентру самолюбования. Она злилась на крысиные бега за ключом, злилась, что её стравили с Фордом, злилась на то, что выслушала когда-то от Эстер в свой адрес, злилась, что теперь Аластор Кроуфорд излишне жаждет сунуть свой нос в её дела. И на себя она тоже злилась. До боли в костяшках в стиснутых пальцах, до темных пятен перед взором голубых глаз. Возможно, будь процент содержания интереса в этих карих очах чуть выше, чем «никакой», когда женские пальчики оказались под рубашкой в ту самую первую (и последнюю, увы и ах), проведенную наедине ночь, дама бы вместо молчаливой покорности, нещадно сдобренной постной миной, выбрала более активные способы возвращения дел в первоначальное русло. Как много «возможно», как неисправимо первое впечатление.
Шарлиз смотрит в упор, не сильно заботясь о правилах этикета. На языке вертится вопрос, а не помнит ли Джеймс кличку хомяка, которого ей подарили в пятом классе, но сейчас, право, было не подходящее время вспоминать молодость.
- Мне нужно проверить его документы, я здесь только за этим.

- Я просто соскучилась и не могу от счастья оторвать взгляд, - яд разве что не капал с губ, сочась из не выделяющихся из ровного строя клыков. А тон до тошноты сладкий и ласковый, будто в тот же момент ринется обниматься, если не сможет обуздать клокочущее в душе желание.
Если бы ей только документы нужны были. Блондинка опускает взор, что неспешно скользит по цветастой поверхности ковра, несколько безвкусного для торговца антиквариатом и творческой личности. И вот лежит она, та самая шкатулка, которой чуть не сыграли в «собачку». А ведь там, за затянутыми бордовым бархатом стенками, покоились очередные диковинки, что умудрился сцапать Адамс где-то в Европе, по всей видимости, обдурив очередных аристократов, не сумевших удержать семейную реликвию. Поделом им.
В отстранённом взгляде вновь пляшут огоньки. Шарлотта резко возвращает всё свое внимание гению, надеясь, что тот, по всей видимости позабывший о трофее, не заметит перемены или спишет на радость простой смертной от царского помилования.
- Валяй, - дама отталкивается от столика и делает несколько шагов вперед, позволив Мориарти самому разбираться во всех бумагах, что лежали не только на гладкой деревянной поверхности, но и умудрились оказаться на полу. Только Богу и Джеймсу известно, зачем бывшему властителю женских сердец с неброской кличкой Mr.Sex понадобились все эти бумажульки. Сама Шарлиз не успела разобраться во всей документации и могла строить лишь догадки – единственное, что её заботило, так возможность наличия каких-либо компрометирующих сведений на одну знойную блондинку британского происхождения. А то, что монарх всея криминала постигнет тонкости деловых взаимоотношений Роксфорд и Адамса, вопрос совершенно другой. И мошенница не могла определиться, беспокоит ли её эта перспектива или очень беспокоит.
В темном стекле дверцы книжного шкафа Шарлотта краем глаза заметила свое отражение и не смогла пройти мимо, не столь движимая нарциссизмом, сколько желанием не выглядеть жертвой семейной драмы. Златые локоны, что подверглись почти непристойному домогательству, отказывались вернуться на свое место. И Шарлиз не находит ничего лучше, как разбавить тишину собственным шипением при извлечении новой шпильки из своей прически. А параллельно с этим осторожный шаг вперед, смотрит на вырисовывающийся в отражении силуэт мужчины, который, казалось, полностью позабыл о причине своего последнего эмоционального недомогания. Мыском туфли мошенница аккуратно толкает шкатулку по ковру прямиком под тот самый книжный шкаф. Маленькая, дерзкая, но в целом невинная попытка воспользоваться чужим интересом к другому предмету, поглотившим своего хозяина. Очередная драгоценная компенсация за моральный вред, прическу и унижения
Наверное, невежливо стоять к визави спиной. Но Роксфорд в той же степени плевать на этикет. Насколько безразличны Мориарти её проблемы. Шарлиз хватало подергивающегося из стороны в сторону силуэта в стеклянной глади, а остальное шло к черту. Последняя шпилька извлечена, и дама тряхнула головой, развороша копну светлых волос свободной рукой.
Оставался нерешенным ещё один вопрос – как минимум. Что же делать с содержимым сейфа, которое блондинка не успела извлечь? Вежливо напомнить о нем Джеймсу и проворковать пароль? Или также тактично умолчать? Совсем уж не дилемма. Точно не для Шарлотты. Ей сказали, что надо быть паинькой и молча сидеть в углу – она будет паинькой, которая молчит в углу, дабы не раздражать сильных мира сего ни своим голосом. Ни глупостью.

"Главное молчать, главное молчать", - не заметить передвижение краем глаза с места Шарлотты было невозможно. То, что у Мориарти обернулось адреналиновым покалыванием в области солнечного сплетения, для Роксфорд вылилось в чрезмерное напряжение, сковывающее по рукам и ногам, когда чувствуешь каждую из n-числа мышц и даже можешь различить тканевые волокна. Ещё чуть-чуть и жилка под левым глазом даст о себе знать. А пока лишь уголок губ дернулся и вернулся на исходную, дабы не нарушать плавную кривую плотно поджатых губ.
Конфетти! Конфетти из её документов, а не выстрел в голову. Стоило ли радоваться? Стоило присовокупить к титулу криминального гения еще парочку.
Дама недовольно цыкнула, оставив на одной полке из шкафа шпильки, и принялась стряхивать с себя остатки целлюлозно-бумажного творчества, позабыв о Мориарти, что было фатальной ошибкой - он так любит внимание. Шарлиз просто понадеялась, что отправившийся к двери брюнет с нездоровой тягой к гелю, за ней же и скроется, но раздался щелчок замка. Барышня подняла голову, и взгляд был устремлен к выходу. Первая мысль, что Джеймс закрыл её из вредности или по какой, известной только ему причине. Но взору голубых глаз предстает не пустой кабинет, а всё тот же вид на всё того же святейшего из скромнейших. Искра, взрыв, недоумение, Мориарти недобро шурудит правой рукой в кармане - Шарлотте понадобилась пауза для попытки переварить происходящее. Но чем дальше в лес, тем чуднее становилось.
Её не слишком интересовали похороны, ей было интереснее, что за уважительную причину придумал ей счастливый обладатель трусов в трилистник. Дама развернулась, шагнула назад, ощутив ключицами выпирающие поверхности резного шкафа, - этих гениев лучше держать либо на поводке, либо на приличном расстоянии, а то домогаться - не домогаются, а придушить это как котику сметанки. Шарлиз хмурится, сведя светлые брови к переносице донельзя, провожая в последний путь томик Хемингуэя. Она не настолько любила писателя, чтоб вырывать из рук Мориарти новую игрушку. Вдруг у него моральная травма после повести "Старик и море": уничтожит источник бед, как очередная брошенная дамочка на передаче "Клуб бывших жен", сжигающая вещи своего экс-супруга, и его отпустит. А он потом отпустит Лотти.
Да только тут уже не пахло игрой или психологической разгрузкой, пока просто паленной древесиной. Пока.
- Ты что творишь?! - возмущенно воскликнула Шарлиз, когда ритуальное сожжение произведений псевдопараноика поспешило выйти из-под контроля. Возможно, кто-то здесь действительно котик и имеет 9 жизней или так чтит Р'глора и имеет под рукой способного красного жреца, что позволить себе испытать прелесть сожжения, но скромная мошенница такими возможностями не располагала.
В несколько шагов барышня оказывается у противоположной к огню стены. С этим хаосом надо что-то делать. Идеально затушить пламя виновником сего действа, но что-то ей подсказывало, что Мориарти так просто не поддастся на уговоры. Надо думать логически. Хотя бы попытаться. Если она и начнет что-то делать, он ей помешает. Если Джимбо учудил это, значит, уверен, что не сгорит сам, а значит и у неё шанс есть. Щелчок от включающейся лампочки - Джим все-таки спрятал у себя в карманцах ключ. Едва ли путь к отступлению для себя любимого ирландец видел в окне второго этажа - только Шерлоку и наследнице Винтерфелла можно так делать, а ни кучеряшек, ни рыжины пока не пробивалось. Но зачем устраивать всё это фаершоу? Спросишь и получишь: "прост))) мне надоело взрывать страны в алфавитном порядке".
- Прекрати страдать ..., - нарушение нравственных и этических норм пуритан в одном емком слове, после которого прозвучало решение проблемы, - и открой дверь!
пока еще можно было обойтись без крайностей - топать ногами и угрожать или молить отдать ключ.
Попытка не пытка. Попытка воззвать к здравому (здравому ли?) смыслу уже была близка к инквизиционным развлечениям.
Шарлотта тянется к сумочке, чтобы достать телефон. Любопытство уступает инстинкту самосохранения - непредсказуемость Мориарти слишком непредсказуема.

Он был поразительно спокоен, словно кошка, у которой в запасе оставалось ещё семь жизней. Где остальные восемь? Одна для пули в призывно открытый рот, вторая – сгореть в огне как еретику за отсутствие веры в хорошие качества Шарлотты, например, преданность. А может и не сгореть, все ведь зависит от Шарлиз, верно? И её качеств, в которые и правда не стоило безоговорочно верить. Во всяком случае, не все.
Дама бросила на Джеймса выразительный взгляд, полный сомнений, неуверенности в выбранном решении и даже толики страха. Мусье Мориарти был излишне нечитабельной персоной, что выкидывала номера один за другим, не меняя выражения лица. Возможно, не обладай он своей непредсказуемостью, граничащей с нездоровым безумием (если оно вообще может быть здоровым), вкупе со своими возможностями, златовласка не боялась бы его вовсе, как стремилась показать, то картинно послав в далекие дали, когда ей тыкали в лицо Beretta 92, то влепив пощечину за пренебрежение чувствами скорбящих. А меж тем пока мошенница пытается договориться со своими предполагаемыми спасителями на государственном обеспечении, самый титулованный профессор математики может сделать всё, что его душе угодно, начиная от попытки отобрать мобильный и крикнуть спасателям, будто у жены-шизофренички препадок, и заканчивая поджогом самой «дважды жены». А может, и вовсе не будет ничего делать, что произведет на суетливую дамочку с зудящим стержнем на уровне поясницы в крайнюю степень отчаяния. А может, телефон разобьет, и тогда придется покупать новый – с этим Мориарти одни растраты. Либо платье испортит, либо жизнь.
Меж тем огонь все разрастался, уже совершенно не ласково потрескивая, как поленья в камине, перед которым хочется сесть с книжкой в кресло-качалку. Витиеватыми и чрезмерно эмоциональными ругательствами заниматься было некогда, когда в душе Шарлотта уже вопила, присовокупляя к своим познаниям бранной речи ещё и иностранные крепкие словечки. Хотелось жестикулировать – вернее, махать руками, то картинно их заламывая, то тыкая пальцем в виновника всех бед. В общем, неплохая заявочка на звание «Королева Драмы». Впрочем, все мы знаем, что титул сей никому наш Смауг с дедуктивной жилкой не отдаст.
Повинуясь судьбе и жажде жизни, Роксфорд в несколько шагов оказалась у сейфа, что был открыт за доли секунды. Дама повернулась к Джеймсу, вперив в того выжидающий взгляд – профессор отчего-то ещё не вытрясал из своих карманцев ключ.
- Отдай его мне… - Она протягивает руку, что чуть подрагивала от волнения. Краем глаза узрев, как огонь принялся за дорогой ковер, волноваться стала больше, отчего голосок из мерно-кричащего повысился до предшествующего истеричному. - Отдай сейчас же!

Что обычно делают люди, поддавшиеся истерике, когда на их глазах не рушится мир, но уходят прямо из рук блестящие во всех смыслах возможности, на которые было просажена уйма денег и сил. Кто-то заходится в рыданиях, кто-то захлебывается в ругательствах, а кто-то на манер безумного шляпника или милого Лайта хохочет, хохочет, хохочет… Шарлиз было не до этих сантиментов, хотя моральная потребность проораться и совершить физическую расправу терзали девичью душу. Дама, ощутив сначала неприятное недопокалываение в горле, вдруг резко закашлялась. Бороться с гадким дымом всё равно, что выходить на бой с медведем, держа в перстах своих одну мухобойку. Мисс Роксфорд машинально закрыла лицо руками, уткнувшись своим аккуратным носиком в мягкую темную ткань платья. Из глаз брызнули слезы – сама Шарлотта, зашедшаяся в приступе кашля, что лишь сильнее раздирал гортань, не понимала истинной причины подобной реакции организма: то ли от проклятого огня, то ли от обиды на мир за то, что вместе с интерьером сгорает маленький бесхозный (в её понимании) капитал.
Стоило ли это того? Конечно. Для дамы алчной, привыкшей к хорошей жизни и совершенно не понимающий, как прожить в современном мире без денег, всё было допустимо. Грабь, воруй, наступай на свою гордость, веди дела с противными тебе людьми – всё на алтарь выгоды, золотых кредиток и желтого Феррари. С легкой руки Шарлотту Роксфорд можно было отнести к касте низких себялюбцев, коими обозвал себя и одну кошечку по имени Скарлетт Ретт Батлер. В Шарлиз было достаточно от взбалмошной ирландки с французскими корнями, впрочем, даже больше, чем требовалось и было возможно в принципе – характер не смягчали ни безумная влюбленность, ни вера в Бога. Лотти любила и верила в деньги, на этом порочный круг и замыкался.

Кто-то хватает за руку, врываясь в череду бессвязных мыслей, ведет прочь из этого кошмара. Шарлотта не сопротивляется, идет, словно животинка на привязи, путаясь в собственных ногах и подавляя желание, покрепче вцепиться в чужое плечо. Бесплотные действия, дабы открыть глаза, последняя попытка - прочистить горло. Грудь тяжело вздымается и где-то под пальцами, под плотной черной тканью и кучей мышц сердечко бешено колотится, ударяясь о ребра.
Болезненный поворот головы – оглянуться назад, бросив прощальный взгляд на всё.
- Что ты наделал? – Тихим голосом, в котором слышна отчетливо хрипотца, что была совершенно не к месту, произнесла Шарлиз. Вопрос был риторическим и не требовал ответа. Как будто, будь это иначе, Он бы его дал. Он вообще никому ничего не дает просто так.
Хочется спустить эту беззаботную хохотушку с лестницы, чтоб вместо отсутствующих после выстрела мозгов сотряслись хотя бы все внутренности. Хочется аж до зуда в кончиках пальцев. И ведь только руку протяни и толкни. Но вместо этого дама ступает первой, обронив краткое:
- Да.
Спешный путь вниз, к машине, не позволяет размениваться на комплименты вкусу хозяина железного коня. Лишь отзвучала сигнализация, златовласка, не очень-то церемонясь, садиться на пассажирское место подле водительского. Разговаривать и хоть как-то реагировать на Мориарти не хотелось, пусть он хоть трижды вернулся с того света и привез подарки вместе с рецептом вечной жизни. Барышня опускает козырек от солнца, где, о чудо, всё-таки находится маленькое зеркальце.
«Боже мой… Я похожа на бледное пугало…»
С нажимом пройтись по нижнему веку, утерев остатки слез и туши, тряхнуть головой, запустив пальцы в светлую копну и, как бы между делом, назвать адрес отеля, в котором остановилась. Водитель из Джеймса, как из Шарлотты сестра милосердия, но вдруг доедут.

Машина мягко притормаживает у уже знакомого здания. Ситуация предполагает прощание, но нужные слова даже не думают вертеться на языке. Шарлиз закусила губу, глядя прямо перед собой. Проходит секунда. Две. Три.
Она отворачивается, уже взявшись за ручку, а острые коленки смотрят в сторону улицы.
Щелчок – где-то в светлой голове.
Мошенница оборачивается, встретившись взглядом с этими карими, до боли запоминающимися своей выразительностью глазами. И нет, ни искра, ни буря, но эмоции. Она пристально смотрит на бывшего криминального монарха, словно выжидает, что он вновь начнет тянуть одеяло на себя. Как обычно - чуть прищурившись и едва заметно поджав губы. На место слезам по Адамсу и его утраченным сокровищам приходит череда ярких картинок. Отравленное вино, куча мертвых мексиканцев, бикини, шабаш – да мало ли всего было. Джеймс Мориарти был как крестная фея, устраивающая чужую жизнь, только без тошнотворного розового платья и волшебной палочки, зато в дорогом костюме и с пистолетом. Видимо, именно поэтому не собирал на бал, а устраивал его вокруг своей нескромной персоны.
- Ты даже не представляешь, как сложно любить такого мерзавца, как ты. Особенно после всех твоих выходок, - тон почти ласковый, бархатный без претензий на явный сарказм и обычное пожелание скорейшей смерти.
Дверь открывается, и Шарлиз оказывается снаружи.
- И забери уже свои подтяжки из-под моей подушки.
Лязг металла, возвещавший об излишне громко поставленной точке.
Женщины – существа способные бросать подобные слова лишь напоследок.
Обычно Джеймс Мориарти сам решал, когда начать и когда подвести к концу ту или иную сцену. На этот раз Роксфорд сама покинула подмостки, не дождавшись момента, когда терпение гения лопнет под дамским каблучком, и ей помогут это сделать против воли. Он слишком часто желал ей сгинуть раз и навсегда, чтобы сожалеть об очередной попытке умерщвления, когда сладковатый женский парфюм выветрится из салона.
Вместо прощального поцелуя довольный оскал, вместо слезливых слов очередная порция яда – хоть что-то в этом мире навсегда останется неизменным.