Это было долго, нудно и со знанием дела. Джим улыбался, вспоминая ошарашенное лицо Себастиана в тот момент, когда его проинформировали о намерении босса сдаться властям; беззвучно напевал, отмеряя дыханием ритм; цокал языком в такт. Мориарти запоминал понравившиеся мелодии с одного раза. Не напев, не мотив - лишь такт, и переписывал его, намеренно искажая, выделяя наиболее удачные, на его взгляд, куски. Язык цифр - самый точный из всех существующих. Его собственный язык, родом из отрезка времени, что и сам Джим не был в состоянии обозначить.
Сколько ты еще будешь наблюдать, Майкрофт? Я не открою рот, нет-нет, только в твоем присутствии – и сейчас лучше дышать сломанным носом, поверь. Если и открою – спустя очень недолгое время твои прихвостни сделают все, что угодно, лишь бы пленник заткнулся.
Он улыбался, уставившись в темноту перед собой, где –  был уверен, твердо уверен – находилась основная цель на эту неделю. Или дольше. Как затянется.
Затянулось.
Холодная сухая ладонь быстро нагревается о скулу и мокнет, Мориарти брезгливо сплевывает прямо на пол, и едва не давится собственной слюной, когда новый удар задает новый вектор. Разбитую губу противно пощипывает, пару мгновений Джим наслаждается легким дуновением ветра, хлестнувшему по ней перед ударом.

***

Спустя некоторое время Джим перестал беспрестанно улыбаться. Спустя чуть больше – неотрывно смотреть в глаза агентам, которые менялись как перчатки. Сменялись все, кроме одного. Он заходил каждые несколько часов первые несколько дней, после – каждые сутки, пока наконец не сократил количество визитов до одного раза в в три дня. Невысокий и рано поседевший с тяжелым взглядом, должным произвести неизгладимое впечатление – в молодости был явно хорош. Мориарти практически расчувствовался и даже проникся низким, сипловатым баритоном, задающим из раза в раз один и тот же вопрос.
Поклялся себе узнать его имя.
И продолжал пожирать взглядом пространство напротив.
…а брата твоего я уничтожу, сотру в порошок и развею над Темзой, пока эта маленькая страна будет биться в агонии, беззвучно обещал Джим стеклу, она пойдет приятным бонусом, на закуску – твой обожаемый клуб. Ты отбираешь игрушку у меня, а я у тебя – все честно.
Впрочем, откуда тебе знать об этом понятии?

***

Когда дверь не распахивается, суля очередную дозу боли, а приоткрывается, и шаги застывают у порога, Джим позволяет себе один полный вздох. Прикрывает глаза, жмурится, блаженно улыбаясь, лоб приятно холодит выступившая испарина. Молчать уже невыносимо. Небольшая доза внимания вошедшему и Мориарти замкнется, возвращаясь в уже привычное состояние. В абсолютной тишине есть своя прелесть. Тишина, пропитанная напряжением, будоражит.
Игнорировать собеседника – верх неприличия, вспомнил Джеймс впервые за несколько недель, не по-джентльменски.

- Это так предсказуемо, мистер Холмс, - противный ком в горле, тщательно сдерживаемый рвотный рефлекс. Игра в доброго полицейского, когда не осталось козырей в рукаве – о, Джим предвидел это. Подкуп, шантаж, насилие – и их тоже. Одна смешная деталь: Мориарти более нечем угрожать – совсем нечем, - и нечего предложить – ну, почти нечего. Чтобы сглотнуть требуется титаническое усилие воли. – И так быстро - я не успел соскучиться. Все-таки вы очень интересный человек, Майкрофт.

Не лучшее начало для беседы по душам. Заключенный может взять и обидеться. Джим прикусил губу, чтобы не рассмеяться в голос, тем самым выдавая себя с головой. Броня давала трещину, ее края набухали, наливались алым и Мориарти зажмурился – до рези в глазах. О чем там его предупреждали? Это же Холмс, он раскусит тебя в два счета. Ты не выйдешь живым. Гуманнее нашего Гуманного Правительства только Страшный Суд и ты прекрасно знаешь об этом. А что, неплохая репетиция перед тем, как… не так ли?
Джим моргнул, фокусируя взгляд на размытой – пока что – фигуре. Прищурился, оценивая степень собранности вынужденного визави. Сначала – прохладный взгляд политика. Потом – шмотки. Пару секунд скорбел по собственному несовершенству. Что скрывать, Мориарти предпочел бы более близкий контакт, но, видимо, лимит гостеприимства Майкрофта касаемо его безусловно скромной персоны оказался исчерпан.
Он ожидал его позже, намного позже. Учил новый язык. Если ответ да – моргни один раз, малыш; нет – моргни дважды. Слушай алфавит и моргай на нужной букве. Кто-то таким образом надиктовывал целые книги, так что же тебе стоит.
В темном-темном царстве…
Мориарти скривился, смерив взглядом неподвижное отражение напротив.
…жил Снежный Король. Царство его было огромно, а армия непобедима - до тех пор, пока на него не напал Огненный Дракон.
Отражение перестало быть статичным и заговорило.
Уровень художественного уродования не достиг должного – для спецслужб, конечно же; для дилетанта, отрывающего крылья мухам – в самый раз. Эти крылышки им не по зубам, убеждался он каждый день. Чего может стоить какой-то жалкий опыт? Холмс продолжал говорить, что-то в прозвучавшем неуловимо раздражало, бесило чуток. Понадобился один сквозной миг, чтобы осознать причину пресловутого раздражения.

- "Вы конечно правы, Джим".

Голос заметно охрип из-за долгого молчания. Нет переливчатых, слоящихся друг на друга интонаций, резких переходов с фа-бемоля на си-диез, со второй на четвертую октаву. Не выносил полное имя, предпочитая короткий и броский сокращенный вариант. Просто Джим. Иллюзия доверия и ужас понимания – два чувства, следующих друг за другом, ради демонстрации которых он продавал душу раз за разом. Еще одно извращенное удовольствие, Майкрофт не поймет. Никто не понимает.
В данный момент Мориарти волновало – больше исковерканного имени, даже больше собственного внешнего вида – именно понимание. Какая лирика. Всего одно слово, одно шипящее, отдающее бархатистостью имя! - и Джим распустится, как цветок на навозе. Определенно, сегодня день поэтических сравнений. Благо, обстановка располагала.
Без намеков.
Не сейчас, не сегодня, никогда, никак.
Мориарти сходил с ума медленно, со вкусом и по своей воле, попутно разглядывая в Зазеркалье застывший силуэт Холмса. Попался, глупый Кролик. Предательски дрожат уголки губ. Будешь моей нитью Ариадны, моей путеводной звездой, указующим перстом – ведь еще вопрос, кто первым вытянет из собеседника все жилы. Тот, кто более закален, кто постоянно живет на тонкой грани между снедающей скукой и нервным срывом. Непостоянство – не порок. Улыбка Чеширского Кота, перед тем как высунуть язык, демонстрируя всю свою готовность к откровенной беседе.
Вышло не так эффектно, как хотелось бы. Джим резко склонился вперед, разрывая зрительный контакт отражений и чуть подрагивая от неожиданно – хотя, нет, вполне ожидаемо - накатившей тошноты.

Отредактировано James Moriarty (2013-09-18 00:49:06)

Врача.
Нет, вы это слышали, слышали..? Врача!
Чертовски важно сохранить самообладание – да, иногда необходимо, безумно необходимо – и поймать то самое мгновение между истерическим смехом, когда Джим был уже не в состоянии воспринимать всерьез услышанное и холодной яростью, застилающую обе стороны век багровой пеленой и запускающую трижды частотный пульс – когда Мориарти уже никого и ничего не слышал. Он овладел этим методом в совершенстве. Он и есть совершенство. Поэтому может владеть собой. Безумная логика, но вполне поддающаяся объяснению.
А Правительство на блюдечке, сверкает свежими потрохами и не подозревает об этом; спустя пару дней исправно засбоит система безопасности на Воскхолл да компьютеры в Пентагоне – это точно, по улицам Лондона прокатится волна взрывов, террористический клан украсит станции метро своими темными метками – уже под настроение, а Джим снова пройдется по острию, рискуя сорваться плашмя каждую неосторожную секунду, в очередной раз радуя упитанного удава, взиравшего на него сверху вниз.
Правительство отмеряет шагами круг. И последующий жест предсказуем как январский снег, так же колок и холоден и почему-то точно так же выбивает тщательно удерживаемую нить из рук – или веревку из-ног, секундный ступор можно выразить каким угодно определением. Равновесие пошатнулось. Майкрофт поступает так, как должен поступать, но – беззвучный разочарованный стон – все это быстро, слишком предвзято и слишком самонадеянно со стороны Холмса-старшего. Ход сделан, очередь его, Джима, но не покидает неприятное чувство непоследовательности. Все должно быть… не совсем так. Никто не должен никем манипулировать.
Ход слоном. Глоток спертого воздуха. Джеймс наблюдает, как воплощается в жизнь одна из самых неприятных вариаций тщательно выстроенного плана – продуманная, принятая в расчет, но отложенная в самый дальний угол. Меняющая конструкцию с самого фундамента. Джим терпеть не мог начинать сначала.

- …не может Шалтая, не может Болтая, Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая… - треснувшим, неровным тенорком продолжил Джим понравившуюся ассоциативную цепочку, сглатывая противный сгусток, застрявший в области горла. - Зачем мне говорить то, что вы и сами знаете, мистер Холмс? – обращение пропитано нежностью, взгляд в стекло – Мориарти сглатывает, Мориарти пытается привычно вздернуть подбородок, что получается плохо, Мориарти беззвучно раздражается на собственную бесполезную попытку, на непослушное тело; так же беззвучно ненавидит Майкрофта как оппонента и – носителя фамилии главным образом. Только один человек имеет право слышать этот шелестящий выдох в свой адрес, мистер Холмс. Джим ненавидит обстоятельства, вынуждающие его произносить это, и - одновременно благодарит их.
Простите, господин политик, по сценарию вы выходите на сцену лишь раз – и не более, ведь самый лучший куш срывается в день премьеры. Их встречи не должны стать столь излюбленным Майкрофтом определением. Джеймс не любил традиции, не признавал их, и, в данный момент, когда за спиной захлопнулась дверь, был готов рвать и метать, сделать все, что угодно, чтобы упорядоченный мирок размером с Англию был опустошен, лишен основательного фундамента и сложен, словно карточный домик. А его владелец – пущен на составные. О да, сейчас, ведя беседу с пустотой, консультирующий преступник был сильно не в духе.

Только личный контакт, глаза в глаза – такой детский каприз, но Джим возжелал его совершенно всерьез. Беседа с собеседником, а не со скрипящим динамиком и плоскими пикселями монитора, - первое, чего добивался Джим, что почти сознательно упустил и приобрел снова. Возможно, он требует от этого места слишком многое.
Джеймс не трогает чужие игрушки – пока не трогает. Безмолвная договоренность: тебе – старший, мне – младший; мне – разминка и интерес, тебе – опасность и кругленькая суммв на анонимном счету в уютной Швейцарии – еще имеет силу. Любая попытка приватизации чужого будет пресечена на корню, ведь контракт это святое. Всегда можно переступить рамки, но, усмехается Джим, ситуация не настолько критична. Неприятна, да. Скучновата, хоть и на грани. Но не критична. Он в состоянии разговаривать (неожиданно!) и мыслить (что разумеется), и вскоре снова сможет бриться по утрам. Так зачем нарушать свое слово и воровать чужую лопатку? Однако, откровенность собеседника подкупает и второй акт балета одобрен властью Серого Черепа. Дорогая, ты же не обидишься? Уж очень интересной становится беседа.

- Я сказал, что раз в Англии разрешены аборты, то почему бы вам не подумать о легализации подростковых суицидов? – с интересом произнес Джеймс, нервно раздув ноздри – Или заказных самоубийств. На самоубийства сейчас особый спрос, а он рождает предложение, вы не находите это интересным, мистер Холмс?
Твое начальство - идиоты, Майкрофт, улыбается Мориарти, не переоценивай их. Между идиотами обыкновенными и идиотами, наделенными властью, разница незначительна. Холмс прекрасно знает об этом, но – увы и ах – обязательства и долг так тяготят, так тяготят! Джим догадывается, что сие не основная причина и ему остается лишь дать визави абсолютную свободу действий, но - при этом лишая возможности что-либо контролировать. Сладкая доза хаотики никогда не помешает, особенно сейчас. Вытащи меня отсюда, и я все тебе скажу - беззвучное обещание. Ну, практически все. Пытаться сбежать отсюда самостоятельно – противоречит здравому смыслу, остаткам инстинкта самосохранения и его плану главным образом. К тому же, Джим совершенно четко осознает границы собственного безумия.

Контакт будет осторожен, ненавязчив. Джеймс не помнет, не сломает и запачкает – он всегда предельно деликатен с чужими вещами, а жаль. Как красиво могло получиться.
- Лично я – нахожу.
Отчетливый мелодичный смешок затерялся между металлическими стенами. Мориарти поднял голову, с откровенным любопытством вглядываясь в стоящего напротив, бездумно пририсовывая ему нимб в воображении. Или корону… нет, Правительству корона не идет, ревниво подметил Джеймс про себя.

- Секрет, - негромко хохотнул Джим.
Маленькая загадка, которую тот должен разгадать сам. Своим отнюдь не маленьким, но все же смешным, забитым чем-попало мозгом (Британия развязывает новую войну; лондонский заговор против Советов в 39-ом повторяется; как скрыть переизбыток власти?), перефразировав одного небезызвестного детектива-консультанта. Незамедлительно возникло ощущение дежавю. Мориарти негромко хрустнул шеей, разминая сведенные судорогой мышцы. Смотреть на старшенького почему-то не хотелось, поэтому Джим рассеянно скользил взглядом по стальному кубу, в стенах которого был заключен. Режиссер вышел на съемочную площадку, но не выключил камеры. Режиссер не сомневается в себе, но решил подстраховаться. Закономерно, но Мориарти всегда учитывал человеческий фактор. В то, что Холмс будет пересматривать их маленькое свидание и мечтательно вздыхать о былом долгими вечерами, не верилось, посему из всего этого следовал логичный вопрос: кто продюсер?
Джим дернул уголком губ. Ему же интересно?

- Вы читаете газеты? Не находите последние новости несколько неубедительными? Не сочтите за комплимент, мистер Холмс, но ваши люди слишком хорошо справляются со своими обязанностями. Это, - Джеймс позволил себе ухмылку. Джеймс позволил себе иронию. - Внушает подозрение. Общественность не столь идиотична, не столь оптимистична, как может показаться. Другое дело: "Майкрофт Холмс: неудачный опыт или бесплодие?", "Майкрофт Холмс: защита прав Ку-клукс-клан", "Майкрофт Холмс - санитар Британии. Страну охватила лихорадка", "Темные планы Майкрофта Холмса или кто действительно хранит Королеву?". Подобные заголовки интригуют, говорят о многом.
Джеймс позволил себе прямой взгляд и не умер от счастья, наткнувшись на ответный.
Не сочтите за комплимент, повторил про себя. Сочтите за что угодно. Больно кольнул вправленный сустав плеча, предчувствуя повторение недавних событий, если случится чудо и человек, занимающий "скромный пост" в Правительстве на сей раз не сумеет удержать баланс, дистанцию и свое хваленое хладнокровие. Воображение мгновенно нарисовало разъяренного Майкрофта и Джим согнулся бы в три погибели, если бы не крепко зафиксированное сидячее положение. Вот уж кто редко удерживал баланс. Легкие содрогнулись, выплескиваясь диким хохотом, стены загудели глуховатым эхом, а Джим больно прикусил внутреннюю часть щеки, стремясь унять неожиданный всплеск.
- Тиражи взлетят до небес, - не сдавленно, но сдержанно произнес он, заканчивая своеобразную тираду.
Металлический вкус обжег рецепторы, разом приводя в чувство: не выносил вид, вкус собственной крови. На этом запас вдохновения временно иссяк, вновь заныла челюсть, вправленная только вчера вечером, и Мориарти умолк ровно на половину минуты, дрожа всем телом от остаточных конвульсий и старательно имитируя скромную радость от сей содержательной беседы.